Николай 1 о Лермонтове
Эдуард Кукуй
Эйхенбаум: Николай 1 о Лермонтове
.......................................
Читая "Обречённый отряд" Н.Эйдельмана, в конце нашёл вскользь упоминание о том, что Лермонтов увёл из-под носа императора то ли фрейлину, то ли женщину, на которую тот "положил глаз" и это примешало и личностный интерес к судьбе поэта. Пытаясь узнать более из интернета, встретился с некими недостоверными пока сведениями, что у Лермонтова была дочь от фрейлины, (что скорее легенда), но нашёл и нижеприведенное, что, если не полагает прямого заговора, то удовлетворение царствующего семейства- устанения "развратителя нравов" и "нарушения спокойствия в спящем Багдаде"...

ИЗ ИНТЕРНЕТА
...............

423
НИКОЛАЙ I О ЛЕРМОНТОВЕ*

Современные биографы и исследователи Лермонтова не сомневаются, что его гибель была так или иначе подготовлена придворными кругами. На это с достаточной прозрачностью намекал еще П. А. Вяземский в своих записях;1 об этом же говорил и первый биограф Лермонтова — П. А. Висковатый: «Полагали, что «обуздание» тем или другим способом «неудобного» юноши-писателя будет принято не без тайного удовольствия некоторыми влиятельными сферами в Петербурге. Мы находим много общего между интригами, доведшими до гроба Пушкина и до кровавой кончины Лермонтова. Хотя обе интриги никогда разъяснены не будут, потому что велись потаенными средствами, но их главная пружина кроется в условиях жизни и деятельности, характера графа Бенкендорфа»2.
Усилия лермонтоведов должны быть направлены сейчас к тому, чтобы раскрыть эту «интригу» и эти «потаенные средства». Особенное внимание привлекает роль дочери Николая I, Марии Николаевны, заказавшей В. Соллогубу повесть, направленную против Лермонтова («Большой свет»). Весьма вероятно, что ее отношение к Лермонтову имеет важное значение в истории его гибели, но тем более важно выяснить вопрос об отношении к Лермонтову самого Николая I. Обычно цитируются будто бы сказанные им слова: «Собаке — собачья смерть»; но нельзя сказать, чтобы источник, сообщающий это изречение (воспоминания А. И. Васильчикова)3, был вполне
424
достоверен. Между тем есть абсолютно достоверный документ, которого никто не цитирует, хотя он был опубликован в немецкой печати еще в 1913 году, а в русской — в 1921 году: я имею в виду письмо Николая I к жене от 12/24 июня 1840 года, содержащее оценку «Героя нашего времени» и его автора.
Письмо это было впервые напечатано (к сожалению, не целиком) в труде немецкого историка Теодора Шимана — «История России в царствование Николая I»1. На русском языке письмо это процитировано Е. В. Тарле в его статье-некрологе «Теодор Шиман»2. Подлинник написан по-французски.
Приведу русский перевод этого письма с немецкого перевода Шимана, который предваряет свою цитату словами: «Государь не любил и этого поэта». Это «и» связано с теми страницами, на которых Шиман говорит об отношении Николая к Пушкину.
«Я дочитал «Героя» до конца и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. Это то же самое преувеличенное изображение презренных характеров, которое имеется в нынешних иностранных романах. Такие романы портят характер. Ибо хотя такую вещь читают с досадой, но все-таки она оставляет тягостное впечатление, потому что в конце концов привыкаешь думать, что весь мир состоит из подобных людей, у которых даже лучшие, на первый взгляд, поступки проистекают из отвратительных и фальшивых побуждений. Что должно из этого следовать? Презрение или ненависть к человечеству! Но это ли цель нашего пребывания на земле? Ведь и без того есть наклонность стать ипохондриком или мизантропом, так зачем же поощряют или развивают подобного
425
рода изображениями эти наклонности! Итак, я повторяю, что, по моему убеждению, это жалкая книга, обнаруживающая большую испорченность ее автора. Характер капитана намечен удачно. Когда я начал это сочинение, я надеялся и радовался, думая, что он и будет, вероятно, героем нашего времени, потому что в этом классе есть гораздо более настоящие люди, чем те, которых обыкновенно так называют. В кавказском корпусе, конечно, много таких людей, но их мало кто знает; однако капитан появляется в этом романе как надежда, которой не суждено осуществиться. Господин Лермонтов оказался неспособным представить этот благородный и простой характер; он заменяет его жалкими, очень мало привлекательными личностями, которых нужно было оставить в стороне (даже если они существуют), чтобы не возбуждать досады. Счастливого пути, господин Лермонтов, пусть он очистит себе голову, если это может произойти в среде, где он найдет людей, чтобы дорисовать до конца характер своего капитана, допуская, что он вообще в состоянии схватить и изобразить его».
Документ очень существенный — и только случайностью можно объяснить, что он не фигурировал до сих пор ни в одной работе о Лермонтове. Особенно важно, что это не официальный документ, а семейное письмо: вопрос о Лермонтове и его «испорченности», очевидно, обсуждался и до того в семье Николая. Возможно, что именно Мария Николаевна была инициатором этого обсуждения. Во всяком случае, письмо это показывает с полной ясностью, что Николай пристально следил в это время за Лермонтовым и что дуэль с Барантом была только внешним поводом для новой ссылки. В этом смысле достаточно красноречиво звучат заключительные зловещие слова: «Счастливого пути, господин Лермонтов». Надо еще принять во внимание, что письма Николая к жене написаны всегда высоким стилем философа и моралиста, вроде: «Но это ли цель нашего пребывания на земле?». Чтобы понять истинный смысл этого письма, надо перевести его с языка нравственно-поучительных рассуждений на гораздо более свойственный Николаю полицейский язык — на язык щедринских Перехват-Залихватских и Угрюм-Бурчеевых.
Николаю понравился Максим Максимыч: он хотел бы видеть его «героем нашего времени» и героем романа. Этот
426
образ рисовался его воображению, конечно, как воплощение верноподданного, не рассуждающего служаки, беспрекословно исполняющего распоряжения начальства. Заключительные слова романа — о том, что Максим Максимыч «вообще не любит метафизических прений» — Николай понял, конечно, по-своему: «метафизические прения» дозволялись только высшему начальству.
В 1841 году Лермонтов, как бы отвечая на пожелания Николая, написал очерк «Кавказец», в котором «дорисовал» тип Максима Максимыча. Получилось, однако, не то, что нужно было Николаю: цензура запретила этот очерк.
Т. Шиман приводит это письмо мимоходом, в извлечении. Неизвестно, по какому поводу и в связи с чем посвящает Николай столько места Лермонтову и его роману; неизвестно, что говорил он в предыдущих письмах по этому вопросу. Надо приложить усилия, чтобы эти интереснейшие документы стали известны нам вполне и в подлинниках. Мне думается, что это одна из очередных и важных задач Всесоюзного лермонтовского юбилейного комитета.
Сноски
Сноски к стр. 423
* Первая публикация — в журнале «Вопросы литературы», 1940, № 2, стр. 32—34. — Ред.
1 П. Вяземский, Старая записная книжка. — Полн. собр. соч., т. 9, изд-во С. Д. Шереметева, СПб. 1884, стр. 200.
2 П. А. Висковатый, М. Ю. Лермонтов, М. 1891, стр. 418—419.
3 Это неточно. В воспоминаниях А. Васильчикова «Несколько слов о кончине М. Ю. Лермонтова и дуэли его с Н. С. Мартыновым» об этом прямо не говорится. Там сказано: «Когда его убили, то одна высокопоставленная особа изволила выразиться, что „туда ему и дорога“» («Русский архив», 1872, № 1, стлб. 209). Слова «Собаке — собачья смерть» приведены в том же «Русском архиве», 1887, № 9, стр. 142 (П. П. Вяземский, со ссылкой на свидетельство флигель-адъютанта И. Д. Лужина, сообщившего об этом у Карамзиных) и 1911, № 9, стр. 160 (П. И. Бартенев, со ссылкой на свидетельство М. В. Воронцовой). Задолго до этого — в анонимном предисловии к английскому переводу «Героя нашего времени»: M. Lermontof, A hero of our own times, London, 1854. p. 2. — Ред.
Сноски к стр. 424
1 Th. Schimann, Geschichte Russlands unter Kaiser Nikolaus I, T. 3. Berlin, 1913, S. 411.
2 «Дела и дни. Исторический журнал», 1921, кн. 2, стр. 189.


Copyright: Эдуард Кукуй, 2016