Поэт поэту. Бродский и Элиот
Галина Магницкая
Галине Соколовой, с благодарностью
«Странная вещь. Поэт Н. такие сердечные, такие взволнованные стихи пишет, да и сам по себе он такой душевный человек! А никому на хрен не нужен. Напротив, Бродский — такой холодный, дистанцированный, демонстративно одинокий и в жизни, и в стихах... А вот умер он — и такая боль, такое зияние в душе! На годы, на всю жизнь!»
Михаил Веллер
Неожиданные порой бывают у меня состояния, когда я буквально «заболеваю» поэтом, отдельным его стихотворением или даже строкой. Об этом в свое время писала еще злоязычная Надежда Яковлевна Мандельштам в отношении мужа во втором, как я называю «откровенном» томе Воспоминаний. Понятно по выше приведенному портрету, что речь идет об Иосифе Бродском, к чтению которого приобщила меня подруга, прислав сборник его рождественских стихов. Хотя у меня на полке давно стояли два его тома. Согласитесь, трудно проникнуться его поэзией. Вроде все написано правильно, логично и строка льнет к строке, а мягкости и напевности, т.е. лиричности – не ощущается.
Бродского не воспринимают не только обычные читатели, но и некоторые поэты. Вспоминает Инна Лиснянская о реакции Арсения Тарковского: «…в середине февраля 75-го я очередным своим восхищением поэзией Бродского вынудила Арсения Александровича произнести: — Он — не мой поэт.……- Ну что вы со своим Бродским носитесь? Он — не мой, потому что слишком длинно без стержневой мысли пишет, неоправданно длинно. К чему русской поэзии его бесконечные анжамбеманы? Особенно мне противопоказан его ернический скептицизм. Но дальше я не слушала Тарковского, оскорбительно дерзила…».
Думается, что у Тарковского была иная природа дарования и потому его поэзия несопоставима с поэзией Бродского. Вернее сказать, что они жили в разных поэтических мирах.
И вот однажды наступило прозрение, иначе сказать не могу. Помню даже, что шел месяц февраль. А для меня этот месяц напрямую связан с Борисом Пастернаком. Так, размышляя наедине с собой (и тетрадью, конечно) о сложности восприятия пастернаковских творений, Цветаева сформулировала мысль о том, что по-настоящему Пастернак «осуществляется» только в талантливом читателе. Как она права. Эти же слова в полной мере можно отнести и к Бродскому. Сложный поэт. Не всякому под силу открыть для себя его поэзию. Много проще сказать – мыслительное извержение вулкана… и закрыть книгу. Буквально случайно наткнулась я на одну строчку, ставшую началом начал – «… И дверь он запер на цепочку лет». Именно запер, а не закрыл, не захлопнул, т. е. сразу возникает мысль о кончине. Забегая вперед и проводя параллели можно сказать, что "цепочка лет" оказалась у них с Элиотом разной длины. У Бродского на 21 звено-год короче. Рано покинул он наш мир. Ходила под ее впечатлением более недели и постоянно повторяла то про себя, то вслух, как бы пробуя «на вкус».
Затем наступила очередь самого стихотворения. Оно довольно длинное и состоит из трех самостоятельных по ритмике частей. Называется - «Стихи на смерть Т.С. Элиота» и было написано 12 января 1965 года. Делаю на этом акцент, поскольку автору шел всего 25 год. И такие неожиданно серьезные и глубокие размышления об исходе жизни. Возник вопрос: свои мысли он перевел в слова или позаимствовал у предшественников? Предстояло разобраться и с этим обстоятельством. Необходимо привести элегию полностью, поскольку вырванные из контекста фрагменты, не смогут показать всей ее глубины.
I
Он умер в январе, в начале года.
Под фонарем стоял мороз у входа.
Не успевала показать природа
ему своих красот кордебалет.
От снега стекла становились у'же.
Под фонарем стоял глашатай стужи.
На перекрестках замерзали лужи.
И дверь он запер на цепочку лет.
Наследство дней не упрекнет в банкротстве
семейство Муз. При всем своем сиротстве,
поэзия основана на сходстве
бегущих вдаль однообразных дней.
Плеснув в зрачке и растворившись в лимфе,
она сродни лишь эолийской нимфе,
как друг Нарцисс. Но в календарной рифме
она другим наверняка видней.
Без злых гримас, без помышленья злого,
из всех щедрот Большого Каталога
смерть выбирает не красоты слога,
а неизменно самого певца.
Ей не нужны поля и перелески,
моря во всем великолепном блеске;
она щедра, на небольшом отрезке
себе позволив накоплять сердца.
На пустырях уже пылали елки,
и выметались за порог осколки,
и водворялись ангелы на полке.
Католик, он дожил до Рождества.
Но, словно море в шумный час прилива,
за волнолом плеснувши, справедливо
назад вбирает волны, торопливо
от своего ушел он торжества.
Уже не Бог, а только Время, Время
зовет его. И молодое племя
огромных волн его движенья бремя
на самый край цветущей бахромы
легко возносит и, простившись, бьется
о край земли, в избытке сил смеется.
И январем его залив вдается
в ту сушу дней, где остаемся мы.
II
Читающие в лицах, маги, где вы?
Сюда! И поддержите ореол:
Две скорбные фигуры смотрят в пол.
Они поют. Как схожи их напевы!
Две девы -- и нельзя сказать, что девы.
Не страсть, а боль определяет пол.
Одна похожа на Адама впол-
оборота, но прическа -- Евы.
Склоняя лица сонные свои,
Америка, где он родился, и --
и Англия, где умер он, унылы,
стоят по сторонам его могилы.
И туч плывут по небу корабли.
Но каждая могила -- край земли.
III
Аполлон, сними венок,
положи его у ног
Элиота, как предел
для бессмертья в мире тел.
Шум шагов и лиры звук
будет помнить лес вокруг.
Будет памяти служить
только то, что будет жить.
Будет помнить лес и дол.
Будет помнить сам Эол.
Будет помнить каждый злак,
как хотел Гораций Флакк.
Томас Стерн, не бойся коз.
Безопасен сенокос.
Память, если не гранит,
одуванчик сохранит.
Так любовь уходит прочь,
навсегда, в чужую ночь,
прерывая крик, слова,
став незримой, хоть жива.
Ты ушел к другим, но мы
называем царством тьмы
этот край, который скрыт.
Это ревность так велит.
Будет помнить лес и луг.
Будет помнить всё вокруг.
Словно тело -- мир не пуст! --
помнит ласку рук и уст.
Наиболее значимые моменты выделила жирным шрифтом, чтобы осознать, какие именно темы затронуты поэтом в стихотворении, вернее, звучат колоколом лично для меня. Жаль, что на этом сайте увидеть этого нет возможности.
После прочтения и осмысления первых семи строк испытала нечто наподобие мистического ужаса. Почему? Ведь Бродский как бы описывает собственное время ухода в мир иной, поскольку тоже скончался в январе. «На перекрестках замерзали лужи», - пишет он, но любой перекресток есть своеобразный «узел судьбы», который человек зачастую не в состоянии преодолеть, поскольку его дальнейший путь уже предрешен свыше. Возможно до конца не осознавая этого момента, Бродский уже провидчески описал свой конец. Что это? Дарованная вместе с талантом некая посвященность в итог судьбы, видимость ее завершения? Отчасти подтверждением сказанному служит следующие высказывание:
Без злых гримас, без помышленья злого,
из всех щедрот Большого Каталога
смерть выбирает не красоты слога,
а неизменно самого певца.
Есть второе дно. Вспомните слова Михаила Веллера, вынесенные эпиграфом к данной статье и тогда станут понятны последующие, щемящие строки:
Будет памяти служить
только то, что будет жить.