forpoems - форум самодеятельных стихотворений

поэмы, поэмы муу









..........
...ВАША ТЕМА НИЖЕ!.....>>А вот форум-подвал автора..(ссылка)






                                

    Юрий Шевчук. Интервью 1995(

    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   27th Апрель 2015, 14:59

    Юрий Шевчук. Интервью 1995( ZOWVcBTZmSQ

    Юрий Шевчук. Интервью 1995( -uqh2h-IMIQ

    Юрий Шевчук. Интервью 1995( _vtn0qCCY9A
    ======================================
    Кулачный том
    Александр Подшивалов
    Опубликовано в журнале Медведь, №3, 1995
    ======================================
    5 июля группа «ДДТ» скромно отметила своё пятнадцатилетие концертом на ленинградском стадионе, что рядом с Васильевским островом. Пришло что-то около тридцати тысяч, несмотря на то, что о концерте можно было узнать только за неделю до него — из чёрно-белых афиш, расклеенных по городу. В вечереющем фиолетовом небе над Невой взрывался фейерверк, было здорово и ужасно хорошо всем, кто пришёл. Жгли свечи, раскрывали зонтики во время «Дождя», пели все вместе, и не было на стадионе ни одной постной рожи. Если не считать ментов, естественно.
    …Кроме урезанной трансляции по Пятому каналу и бредовой заметки в «Собеседнике», где утверждалось, что Шевчук разбил о свою голову магнитофон, до народа великой страны больше не дошло никаких сообщений. Но поскольку страна любит Шевчука своей странной народной любовью, каким бы нежелательным ни казался сей факт составителям платных топ-листов и хит-парадов в столичных масс-медиа, мы решили съездить в Питер и поговорить с Шевчуком. Всерьёз.

    — Что-то Вы, Юрий Юлианович, в последнее время немного даёте концертов.
    — Я не хочу заниматься чёсом. Чёс — это просто какой-то суицид.

    — Странно это слышать из уст рок-музыканта. Насколько я понимаю, концерт — это взаимный обмен энергией, подзарядка творчества. Мне кажется, это должно быть неизбежно…
    — Мы проходили все это. У нас было когда-то по 60 концертов в два месяца. А потом лежишь просто мёртвый полгода, и в голове ничего. Художник в тебе протестует, протестует… Замкнутый круг: ты отдаёшь людям всё, они тебе отдают всё, а в результате получается ноль. Пустота, и никакого творчества. Сейчас, так или эдак, но для нас важна идея, важна сама музыка, само наше творчество.

    — Как же Вы узнаете реакцию на него?
    — На концертах. Их у нас немного, но мы стараемся, чтобы они были хорошо подготовлены, чтобы мы отвечали за звук, свет — за всё. Концерт на стадионе «Петровский» мы готовили три месяца: сидели на студии, придумывали. До этого мы прокатали два концерта в Уфе, выступления в Витебске были как бы генеральными репетициями, причём эти генеральные репетиции получились лучше, чем сам концерт. Так тоже бывает: мы там сыграли нервнее и как-то живее.

    — Раз есть сцена, значит, есть что-то общее с актёром или с понятием театра. Но не может же актёр играть десять раз в год? Он должен чувствовать зал.
    — А я не актёр. Если честно сказать, я не люблю сцену. Почему я должен её любить? Это страшная мука.
    Юрий Шевчук. Интервью 1995( Mh7St3p0o8M

    Юрий Шевчук. Интервью 1995( _kJ2EADL2Ls

    Юрий Шевчук. Интервью 1995( EuQ0_oOHoi0


    Последний раз редактировалось: Neformal (24th Сентябрь 2019, 11:21), всего редактировалось 6 раз(а)
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   27th Апрель 2015, 14:59

    — Вы застенчивый человек, получается?
    — Не знаю. Но сцена всегда была для меня тяжеленной работой. Есть, конечно, полёт, есть такие ощущения, когда ты вообще не видишь ни публики, ни сцены, ни себя. Я люблю эти моменты. И эта энергия, она, прямо как водопад, перекатывается, и ты в ней купаешься и просто живешь. А потом тебе говорят: «Ну ты дал!» А что я дал? Я даже и не помню… Я всегда говорил, что мне интереснее работать за столом, мне интереснее придумывать, интереснее аранжировать, просто размышлять. А на сцене… На сцене похож на художника, который написал картину и вышел объяснять, что же он хотел написать. Глупо? Глупо. Я ненавижу сцену, потому что это слишком свято. Джимми Хендрикс сказал в своё время, что рок-концерт — это литургия.

    — А сколько было всяких заметок, где писалось, что Шевчук — это самый неистовый человек, неистовее трудно себе придумать, и что он показывает зрителям всё, что нельзя показывать: орёт, стучит, кидается.
    — Это ерунда. Вся эта неистовость, которую мы прошли, большого труда стоила. Н самом деле я лодырь и не люблю трудиться. Я ленив страшно, меня ломает отдавать энергию.

    — Сколько у Вас альбомов-то уже вышло? Это к вопросу о лени.
    — Десяток или больше. Не знаю.

    — Вы помните первые годы после 85-го. Когда вышли из подполья все наши рок-группы, когда все визжали от Гребенщикова, концерты по клубам…
    — Время кончины рок-движения.

    — Тогда всем казалось, что это самый подъём. А все тогдашние крутые рокеры теперь в лучшем случае являются фактами истории. Почему-то. А Шевчук продолжает являться фактом жизни. Вы когда не думали об этом?
    — Не-а. Просто была одна ночь в 1986 года написал тогда песню «Предчувствие гражданской войны». Была какая-то особенная такая ночь, когда я понял: нас ждёт такая зуба»… И выдохнулась песня, я всю ночь над ней проскрипел. Я просто понял, что это не праздник. А в 85-м я ещё сидел на допросах в КГБ по трое суток… Не знаю, почему я теперь живой. Потому что мёртвым быть неохота, наверно.

    — А упрёки в публицистике?
    — Да, много обвиняли. Так сказать, герой политической песни. Но я никогда не пел этических песен. Да, может быть, я был лобоват. Как в живописи: один пишет акварелью прекрасные тонкие работы в пастельных тонах, а я… А я — большой кистью на скале. Это мой темперамент, моё ощущение жизни. Я никогда не думал о том, о чём петь, просто знал, о чём необходимо спеть, о чём просто нельзя не спеть. Просто никто не трогает эти темы. Сейчас любой с удовольствием говорит не о политике или о своей гражданской позиции, а о том, кого он трахает. Серьёзные вопросы сейчас стали интимными, гораздо более интимными, чем отношения мужчины и женщины в постели.
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   27th Апрель 2015, 15:00

    — Да, есть вполне приличные в быту люди, которые, когда по телевизору показывают войну в Чечне, переключают программу. Вы когда там были?
    — В январе. Самые жаркие бои, как напишут историки. А ребята, которые там гибли каждый день — сотнями, тысячами, они просто любят наши песни. Кости Кинчева, Славы Бутусова, Бори Гребенщикова, мои. Я как-то зашёл там в больницу (это было, когда брали президентский дворец, с 17 по 20 января), ко мне медсестра подбежала и говорит: «Юр, тебя тут просит один парень из Питера, весь раненный», А там работают всего лишь три бригады врачей. Бригада — врач, анестезиолог и медсестра, а раненых поступило триста человек. И кто в последнюю очередь на носилках, тот часто не доживает, просто истекает кровью: значит, ему не повезло. А парень, который меня позвал, сам держит капельницу — восемнадцать лет поцану! — а ему ногу отрезают. И он мне говорит: «Юр, нормально всё». Слёзы у него текут, а он говорит: «Юр, я рад, что с Вами познакомился. Спасибо Вам». И когда вот это видишь, то что потом говорить? О чем говорить, кому говорить?
    Я ноябрьский призыв видел. «Сколько Вы, молодой человек, стреляли перед тем, как пойти в атаку?» — «Один раз». А некоторые и ни разу даже. И всех бросили в это пекло. Это наши дети, это мог быть мой сын.

    — Сколько сыну лет?
    — Семь. Все говорят: сына в армию — ни за что. А я своего отдам, пускай служит. Мне вообще нравится слово «служивый», оно хорошее.

    А вот этого: «отдам — не отдам» — не понимаю просто. Надо — значит, надо. Главное: к хорошему командиру. Я знаю, что мой сын палачом не будет никогда.

    — Вы там что-нибудь написали?
    — Не-ет, что ты. Я там ничего не писал. Единственное, что написал… Была такая история с генерал-лейтенантом Рохлиным. Я как раз был в расположении его частей, которые на себя приняли очень большой удар. Неделю бегал по окопам, весь грязный, — представляешь, неделю не мыться? — и тут прибегает ко мне его ординарец. «Юрий Юлианович, вас, — говорит, — сам к себе зовёт». А там с передовой метров двести всего добежать. А он жил, кстати говоря, всегда рядом с бойцами. И Рохлин мне говорит: «Сынок, здравствуй». Я говорю: «Здравствуйте, товарищ генерал». Он: «Сынок, ты что-то устал, весь запылился, смотри, очки вон какие грязные… Надо тебе отдохнуть». И он, мудрый и хороший человек, говорит: «Я тебя награждаю не медалью», — а я медаль, кстати, и не принял бы за эту сволочную войну, — «ночёвкой в моем генеральском вагончике». И все его комбаты, что кругом стоят, говорят: «Ух ты, вот это да!…» А до генеральского вагончика ещё двести метров. И меня, как «основного», на БТРе эти двести метров провезли. До консервного завода. Это уже периферия Грозного, там разве что шальная мина упадёт. И там, среди этих гор вонючих консервов, стоит генеральский вагончик, обычный такой. И два эдаких рыцаря его охраняют, причём с мечами ниндзя почему-то. И я захожу в этот обычный строительный вагончик, там столик, салфетки, стоит баночка икры красной, стопка, бутылка водки, три огурца зелёных, один помидор и веточка лучку. Обед. Чисто и тихо. И бак, написано: «Вода». Я думал, мне померещилось, потому что воды в Грозном вообще не было. И я понял: сейчас помоюсь!
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   27th Апрель 2015, 15:01

    Снял с себя все свое говно — абсолютно голый стою, — открыл краник, засунул ногу под струю и начал мыть — с великим наслаждением! Потом залез в какой-то тазик, намылился, но помылся только наполовину. И тут вода кончилась. Я же не знал, что там её всего четыре литра. Открываю дверь и в намыленном состоянии говорю: «Эй, ребята, а как бы мне остальное домыть?». Они сверкнули шашками своими и… приносят мне ещё литра два. И я помылся весь. Нирвана! Смотрю: белые простыни, свежие. Я выпил стопку водки, чуть-чуть, несколько икринок подцепил вилкой, лёг и думаю: сейчас засну; поскольку завтра мне уже нужно было на передовую — петь перед разведчиками. А сон не идёт! Вертелся, вертелся, смотрю: вертушка с гербом. Думаю: «Позвонить, что ли, Главному? Номера не знаю».

    — Должна рядом с вертушкой всегда книжечка специальная быть, с телефонами.
    — Книжечки не было. В общем, никуда я не позвонил. А потом сел и написал письмо самому себе. Вот и все, что я там, в Чечне, написал.

    — А «Рождество» — уже здесь?
    — Да, в деревне. Об этом можно бы еще песню написать одну. А может быть, и нет. Я не Розенбаум: не пишу блоками. Выдохнулась одна, и всё. Я даже знаю, что ничего больше не напишу. Нельзя разрабатывать темы: это не от сердца будет, а от ума, а ум в работе над песней не очень хороший помощник. Ум — он смекалистый, лихой и рассчитывает на успех. То есть ум риторический, я имею в виду, или, выражаясь языком Платона, софистский.

    — Вы читали Платона?
    — Всего.

    — И как? Увлекательно?
    — Да я его просто обожаю, ещё с детства. У греков не было расчленения обстоятельств: никто не рассматривал отдельно палец, никто не смотрел на руку, на ногу, никто не смотрел даже и на пенис. Не было отдельно ни литературы, ни философии, ни химии, ни математики.

    Они видели вообще, они видели всё вместе, а мы к этому только идём сейчас. Это потом все разбилось на нюансы: это — это, это — то. В Америке — особенно: этот гайку закручивает, а этот выкручивает. Россия единственная из всех стран, которая протестует против этого, она всегда на общак шла. И мы ещё увидим мир цельно. А сейчас мы видим отдельно зайчика, отдельно кошечку, отдельно Пашу Грачёва, отдельно убитого солдата, отдельно вот эту бутылку, отдельно бабу, которая прошла мимо… А когда мы посмотрим на всё вместе, то ступим на новую ступень понятия мира и времени.

    — Может быть.
    — Не «может быть», а точно. Я искренне в этом убеждён. Мы к этому все идём.

    — Вы уверены?
    — Безусловно. Конечно, мы шарахаемся. И единственное, что я могу сказать, это что мы просто должны двигаться в сторону добра, А внешность… Я на неё вообще не обращаю внимания, мне вообще по фигу, как я одеваюсь. Мне интересно, как человек думает и что с ним будет в результате этого. Я вообще хотел бы жить вечно, потому что мне интересно, что будет впереди. Не надо ностальгировать по старому, потому что прошлое — это на самом деле зло. Тот, кто живёт в прошлом, не любит будущего. А тот кто любит будущее, тот просто мудак и романтик, и ничего не может сделать в реальной жизни. А вот тот, кто живет настоящий тот самый умный, но, с другой стороны, с самый скучный, потому что живёт суетой, в каждом из нас есть и убийца прошлого, настоящий скучный, и будущий идиот… больше всего люблю будущее, потому что будущее — это то, что ты себе представляешь: там всё красиво, там нет зла, нет ничего плохого, там есть только кайф.

    — Это точно?
    — Я думаю об этом, но ничего не знаю, согласен с Сократом: «Я знаю, что ничего не знаю».
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   27th Апрель 2015, 15:05

    =======================================
    — Вы с детства использовали столь серьёзные понятия и тезисы?
    — Я вырос интравертом, как это называют. Я вообще был всегда сам в себе и не мог быть широким, роскошным парнем. Я в классе сидел на последней парте и смотрел в окно. Меня за урок вызывали к доске три раз; Все надо мной смеялись: «Шевчук, к доске, Шевчук, к доске!…» Я говорю: «А? Что?» — «К доске!!!». Я шёл и получал «двойку» ил «пятерку» — в зависимости от урока, потому, что я никогда не учил предметов, которые мне не нравились. Я никогда не был лидером, героем школы. Меня, кстати, часто били, и довольно сильно.

    — Когда человека в детстве часто бьют это благотворно сказывается на его дальнейшей судьбе.
    — У меня отец военный, я сменил три-четыре города и всегда был новеньким в классе. Даже такую песенку хотел написать: «Новенький». Всегда по жизни новенький, в разных ситуациях всегда новенький. Я приходил в класс, и всегда меня ставили дежурным в первый же день. Это было ужасно. У меня не было в очередном городе ни одного друга… А вот потом я научился давать сдачи.

    — Во сколько лет Вы написали первую песню?
    — Я очень поздний ребёнок в этом смысле. В двадцать четыре года я написал четыре песни, и это был для меня большой шок. В 80-м году я художником шабашил где-то глубоко на Урале, в посёлке Павловское, по-моему. Я там расписывал плафон в средней школе, рисовал панно «БАМ» и был тогда совершенный циник: волосы у меня были до яиц. Мог нарисовать портрет Брежнева, шесть на восемь, на свиноферме и вообще где угодно. Мне нужно было зарабатывать деньги, потому что они мне были нужны, чтобы жить дальше. Так вот, рисую я и слушаю приёмник, «Голос Америки». А там, в лесу, хорошо его слыхать, там мало глушили. И мне говорят: «Так и так, сегодня умер Владимир Семёнович Высоцкий». Время было часа четыре ночи, наверное…
    Как говорят в театре: «Кисть выпала из рук маэстро». Я пошёл покурить к водохранилищу, один. И подумал, что осиротел, и мне сказано было: «А люди-то умирают». Я понял, что у меня убили не только отца и не только мать: у меня убили вообще всё. Я понял, что убили слово. Убили логос, потому что слово — это не просто слово, а логос: ещё и то, что за ним стоит, И я изменился после этого, честно, потому что многое передумал за эту ночь. И возвратился в свой институт как Будда, который прозрел.

    — Вы студентом шабашили?
    — Да. Я все время пахал, потому что мне зазорно было тянуть от матери и от отца на мороженое. Каждое лето мы собирали бригаду и либо что-нибудь строили, либо что-то оформляли. У меня десяток специальностей всяких, начиная от охотника-рыболова и кончая дирижером оркестра и слесарем четвёртого разряда.
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   27th Апрель 2015, 15:05

    — А пилось в то время как весело, помните?
    — Мы не имели нынешних баров и ресторанов, куда можно свою девушку пригласить выпить кофе. Мы имели только подъезды и «стекляшки». Мы защищались этим от жизни, от этого загробного мира, в котором жили. Крышка захлопнулась за кем-то, но мы-то хотели жить и защищались, как могли: рок-н-роллом, любовью, пьянством, длинными волосами, Меня как-то в сквере схватили шесть человек и подожгли мне волосы. И они на мне горят.

    — И что Вы?
    — Я просто вырвал клок волос, ударил их, кого куда, упал, тушил себя. А потом иду как-то по улице Ленина и вижу, как один из тех, что на меня напал, стоит, и на груди у него значок Дзержинского. А я верил тогда в него. Я к нему подхожу и говорю: «И ты ещё, гад, носишь значок святого человека на груди». А он так, знаешь, заморгал и отвечает: «Идём, отойдём». — «А чего отойдём? Ударь меня, сука, здесь». — «Я тебя убью». — «А я не ударю тебя, я просто буду тебя сейчас обсирать». А он стоял с женщиной, и ох как я его достал! Он меня не ударил: он посерел, он был как холодильник, потому что я его убил, уничтожил. И потом ещё говорю: «Ну что? Я пошёл вот в этот магазин за бухлом, живу в такой-то квартире, заходи, выпьем». Это его добило просто.

    — Отомстили.
    — Я не мстил. Это была просто какая-то война такая. А вот после смерти Высоцкого всё стало по-другому: я понял, что война — это другое, потому что много передумал на берегу того озера, на том камне сидючи.

    — Как для Платона смерть Сократа.
    — Да, я всегда за ним следил, подспудно. А когда я был в Москве, у своих друзей, и они мне дали два билета на Таганку, на «Гамлета», то я напился и не пошел. «Завтра, — говорю, — схожу». Так я его и не увидел. Знакомиться и видеть, наверное, не важно.

    — Интересно же.
    — Я никогда не набивался никому в друзья, потому что меня, слава Богу, мама моя, Фаня Акрамовна, приучила к книгам, приучила к самому главному: что книги — это не просто чтение, это — разговор с братком, это не Шекспир, не Пастернак и не Пушкин, а твой браток, ты с ним разговариваешь, с ним споришь. Это не просто риторика с его стороны, это диалог. Так что мне просто радостно: вот такой человек живёт, слава богу. Очень много людей, с которыми я хотел бы поговорить, и выпить тоже, но я знаю, что это не нужно. Если надо будет — будет. Нет — нет.
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   27th Апрель 2015, 15:06

    — А какие у Вас отношения с Богом?
    — Я крестился в прошлом году. Очень долго выбирал, потому что я знаю Коран и знаю православие. С одной стороны, мы казаки, Шевчуки, а с другой — Гареевы.
    — Почему Вы тогда православный, а не мусульманин?
    — Я даже, может быть, жалею, что я не мусульманин. Я порывался выбрать эту религию года четыре тому назад, Но пришёл к православию, хотя вырос и на мусульманской, и на православной культуре. Я просто выбрал имя бога, потому что бог — один. Я всегда знал это.

    — Мусульманин ведь может молиться в христианском храме.
    — Он может совершить намаз в любом чистом месте. Он сын Аллаха, а Иисус для него — просто один из пророков мусульманской религии. Но Бог един. Один буддист хорошо сказал: «Все мы звери. Лоси, пантеры, львы, козы, бараны, волки, шакалы — все они хотят пить и приходят к одному источнику, к свежей воде. Они лают, тявкают, скулят, рычат, но вода для всех одна».

    — Это Церковь?
    — В нашей православной церкви царит просто какой-то беспредел. Я далёк от этого, но по разговорам с разными людьми чувствую, что там идет такая же политическая борьба, как и в правительстве, и в Думе. Я понимаю, что это должно быть. Но я всегда знал, что Церковь — это не люди. Со мной многие спорят, они считают, что я неправ, что церковь — это, в первую очередь, люди, а я говорю, что нет.

    — Почему?
    — Я знаю идеал. Я могу предположить, как должна была себя вести церковь в Чечне… Я видел, как в Моздоке, в грязи, без гробов, рядком лежат мёртвые поцаны — ночью, в полнолуние. И у каждого только бирка с номером. Я не знаю, что случилось со мной, но я понял, что я должен их отпеть, потому что нельзя людей просто так закопать. Я понял, что Бог мне дал это право, потому что я был в тот момент единственный крещёный из живых. Я отпевал столько, сколько смог, потом мы выпили, и все ушли спать, потому что надо было дальше жить… А священника ни одного там не было. Церковь наша должна была подумать о Чечне. Это неправильно, надо отпевать православных, а этого никто не сделал.

    — Издалека всё видится по-другому.
    — А чем ближе к смерти, тем чище люди. Чем дальше в тыл, тем тучней генералы. Я видел генералов в Моздоке, штук, наверное, двадцать, чавкающих, жрущих в столовой. Вхожу, а они сидят. Я стал считать: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь — и сбился со счета. Они едят, ещё у них официанты, у каждого бутылка водки, они жрут и получают фронтовые медали. В Моздоке, кстати, не стреляют. Я просто стоял в дверях и смотрел на них, мне было смешно, как эти хряки наворачивали кашу.

    — С мясом?
    — Да. А за день до этого я видел, как десантный полк лежал на земле под шквальным огнём — поцаны из ноябрьского призыва. Я спрашивал их: «Ну как?». А они говорят: «А-а… Завтра, наверно, убьют…».

    — А Вам страшно было?
    — Мое тело очень боится боли, смерти, но дух — нет. В каждом из нас идет борьба духа и тела, и если дух закалён верой, тогда он сильный, а когда просто от природы достался, то слабый, потому что он не знает, куда деться, и лезет в дырку, которая называется телом.
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   27th Апрель 2015, 15:07

    Сколько Вы там пробыли?
    — Где-то с месяц. Я не хотел уезжать, но, солдаты сами сказали: «Юр, тебе хватит». Они чувствуют, потому что там всё сразу видно: глаза выдают. И когда человек устал, его видно сразу. Сидит солдат в углу, никого не видит. Я спрашиваю у комвзвода: «это кто?» Лейтенант мне говорит: «А его завтра убьют». — «То есть как убьют?!» — «А вот так. Ты что, не видишь, что ли, по глазам». Там бои лихие: два-три дома взяли — всё, устал человек. Есть более живучие, борются за жизнь. А есть, которые по углам сидят, как наркоманы, и смотрят в одну точку, весело, страшно.
    — А провожали Вас как?
    — Собирали домой: «Юр, возьми гранатомёт». А зачем он мне нужен, гранатомёт? Говорю: «Спасибо, ребята». Они говорят: «Юра, возьми гранаты». А зачем мне гранаты? И «Шмель» предлагали, секретное оружие, ручной огнемёт. Страшное дело. Бери, говорят, пригодится…

    — Как у Вас крыша не поехала после этого?
    — А она у меня поехала. Я месяц пил и не мог себя найти в этом мире. Мои друзья упали меня в деревню, и там я написал чеченские песни. Я там много думал ночами о несогласиях в обществе. С одной стороны люди романтические, порывистые, переполненные идеалами 60-х годов, с чувственным отношением к прогрессу, непониманием, что государство — всегда насилие. А нужно понять и принять, не закатывая истерик политического характера. Тем более, что с другой стороны — люди реалистичные, прагматики, профессионалы, люди, лишенные, может быть, чувства цвета и слуха, но умеющие считать, знающие и понявшие на собственной шкуре силу денег, небрежно и иронично относящиеся к идеалам, проповедуемым интеллигенцией, но сознающие её душевную силу.

    — Иногда.
    — Ситуация в Чечне и вокруг неё взорвала эти противоречия и раскрыла их для меня реально. Что же касается будущего, то оно должно найти баланс между этими «инь» и «янь». Что такое «терминатор», вы знаете? Это астрономическая граница между светом и тьмой на Луне. «Терминатор» — живое, движущееся равновесие, В нашей стране оно будет нескоро. Радищев, Бердяев, Соловьёв, Достоевский, Ленин, Хрущёв — они все ещё наши современники, к сожалению.

    — А Пушкин?
    — Консерватизм зрелого Пушкина мне сейчас очень близок. Чувство и реалистическое понимание Земли и грязи Вселенной в непогодицу. Не дуть на Луну, а строить дороги к ней.

    — Вы не хотите, чтобы вышла Ваша книга?
    — Бумаги жалко, леса.

    — Столько издается дерьма, а Вам, которого миллионы людей слушают, леса жалко?
    — А я тут причём, что дерьмо издаётся? Извини меня, я что, на него ориентироваться должен?

    — У Вас же настоящие стихи. Почему нельзя книжку издать?
    — Я книжку уже как бы издал одну, в нашем городе. Один бизнесмен заплатил мне ещё три года назад аванс, я его проел, все три тысячи марок, и теперь говорю: «Шура, скоро отдам, скоро». Шура терпит, он понимает, что книжку издать непросто. Сейчас это не главный смысл моей работы. Голос есть, руки играют пока, есть гитара. Я не Леонардо да Винчи, который рисует, клеит парашют, делает домик и в придачу печатает ещё деньги. Я его не очень люблю, кстати.

    — А бизнесменов?
    — По-разному. Приходится иметь дело. Раз привезли меня на дачу красного кирпича (мы там должны были встретиться с одним серьёзным человеком), возле кольцевой дороги, под Москвой. Вышел хозяин, хорёк такой жирненький с медовым голоском: «Кто к нам приехал! Юрий Юлианович, входите, господи, у нас тут шашлычок». Как будто они не ждали. А со мной приехал их главный, который их тоже не знает, как и я. Он-то, кстати, нормальный человек. А вокруг него все как тараканы, дачки себе строят. У всех прекрасные дети, жены, великолепные собачки. И такая кругом радость сахарная и благолепие! И мы с начальником этой фирмы садимся за стол среди них, как два изгоя. Он — по-своему, я — по-своему. И говорят мне: «Спойте, Юрий Юлианович, спойте, золотце, спойте нам, спойте». Начальник их мне говорит: «Не пой, поехали отсюда, ты же видишь». Я отвечаю: «Я вижу, но спою».
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   27th Апрель 2015, 15:08

    И спел. Они все: «Браво, браво! Сейчас будет банька… Вот какая собачка…». Дальше сидим, Теперь я уже своему другу-начальнику говорю: «Поехали отсюда». А он уже выпил две рюмки. Вечереет. Еду кладут и кладут, шашлыков, кстати, таких вкусных я нигде ещё не ел: чума какая-то. Жирные люди говорят: «Спойте нам ещё что-нибудь». И начальник мне уже тоже говорит: «Спой», В этот раз я сказал: «Не спою». Разбушевался, разбил гитару. Сам от себя не ожидал. Гитару, правда, жалко.

    — Какова была реакция публики?
    — Сначала тишина была минуту. Потом все начали очень бурно говорить, чтобы замять это всё. Что Юра погорячился, все это неважно, понимаешь, выпейте ещё, и всё будет, и мы следующую гитару найдём, нормально всё, сейчас в баньке попаримся. Ну а я ушёл оттуда, с их праздника. Они праздновали День Победы, и был у них свой фронтовичок. На скамейке сидел дедок с кучей орденов. Я спрашиваю: «Вы где служили?». Он говорит: «В Красной Армии». Я говорю: «В каких войсках, что вы брали, где закончили войну?». Он говорит: «Войну я закончил в Москве», — «Каким же образом?» — «Я работал там-то и там-то». — «А на фронте были?» — «Везде был фронт, сынок», — он ответил, Я говорю: «Понял, погорячился». И поехал в Балашиху, в госпиталь к своим друзьям: я им обещал.

    — Нрав у вас всё-таки довольно буйный.
    — Корни мои меня просто рвут в разные стороны. Мой прадед был казак, Иван, который служил на русско-польской границе. Моя прабабка была полька, прадед её просто взял в полон. Она его полюбила и родила шестерых, Моего отца зовут Юлиан, а деда зовут Сосфен, его расстреляли в 37-м. Мой отец недавно поехал в Красноярск, на Енисей, и нашёл его могилу. Сам отец в семнадцать лет ушёл на фронт, закончил войну в Праге в 45-м. А дальше Ивана мы не знаем никого из родни, потому что война все очень перемешала.

    — А мать?
    — Мать моя татарка. Ее отец, дед Гарей, — шикарный человек. Это я его зову Гарей, а он на самом деле Акрам. Его все звали Гарей, потому что он Гареев. Акрам — татарин, мусульманин, брился всегда наголо. Гражданскую он начал в «Дикой дивизии», у Мамонтова. Потом переметнулся к Чапаеву, потому что понял своим нехитрым крестьянским умом, что к чему. У него было два «Георгия»: один белые дали, а другой — большевики, за Перекоп. У них ведь не было своих медалей. В детстве я его серебряный крест нашёл однажды и долго не мог понять, что это такое. Мы жили в Башкирии. И хотя мусульманство почти было запрещено, Коран в семьях читали. Когда дед читал Коран, меня ставили на колени. И я говорил: «Алла акбар».

    — С рок-н-роллом это плохо соотносится.
    — А я вообще никогда не любил рок-н-ролл. Он мне всегда казался примитивным, собачьим ремеслом. Только потом я в него врубился через Моррисона, Леннона и многих других, которые больше чем просто poк-н-ролл. Есть такие ребята, которые больше той формы, в которой они работают. Мне это интересно.
    …Я был с Костей Кинчевым в 91-м году на могиле Моррисона. У нас была всего лишь одна бутылка пива, было просто небольшое похмелье, была моя жена, и я. Могилы там все вокруг исписаны, памятник Моррисону свистнули, всё перевернули. Могила вырыта наверняка, и костей там, наверное, не осталось: растащили всё на весь рок-н-ролльны рай, по всем сусекам, по всему земному шару. Это плохо, но, с другой стороны, я подумал, что на самом деле это нормально: его прах был как бы развеян по ветру, поцаны растащили его кости. И я сказал тогда жене: «Я бы тоже так хотел». А она сказала: «А так оно и будет». Что ты смеёшься? Серьёзно она так сказала…
    Через год она умерла, Моррисона до конца растащили, а я… Я остался ждать, как оно будет. Вот и всё.


    Счётчики читателей         












    .



    мой сотовый телефон для связи 8-906-517-18-59
    .
    --------------------------------------------------