Зачем нужна художественная литература
http://www.proza.ru/2011/03/29/1057Борис БейнфестЗАЧЕМ НУЖНА ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА?
(что-то вроде философского эссе)Можно поставить вопрос шире: а зачем вообще нужно искусство? Это вечный вопрос, а поскольку на вечные вопросы не существует окончательных ответов, их правомерно ставить вновь и вновь, с тем, чтобы разные ответы дали возможность осветить разные грани бесконечно многогранного явления. Это эссе – робкая попытка внести свою маленькую лепту в это движение.
Искусство (а художественная литература – один из его видов) многообразно и многофункционально. Будет правильно сказать, что любой вид искусства имеет двойное предназначение: утилитарное и эстетическое. Утилитарное призвано удовлетворять потребности человека, которые не входят в число эстетических. Ну, а эстетическое предназначение искусства, по определению, удовлетворяет духовную потребность в гармонии, в красоте, которая, если верить великому писателю, должна рано или поздно спасти этот заплутавший, непутевый и грешный мир…
Однако восприятие любого искусства зиждется на специфическом свойстве человеческой психики: на его способности к воображению. Скажем несколько слов об этом первостепенно важном факторе, без которого любое искусство было бы мертво.
Способность человека к воображению, т.е. к мысленному представлению образов и к переживанию этого представления, отличает человека от его меньших братьев так же, как и чувство юмора, хотя, по-видимому, в каких-то примитивных формах воображение присуще не только человеку. Но в жизни человека роль воображения столь грандиозна, что стоит посмотреть на этот феномен повнимательнее.
В самом деле, вся человеческая психика вырастает на фундаменте воображения, ибо ребенок может нормально развиваться только через игру, сказку. Но разве, став взрослыми, мы перестаем играть? Что такое весь громадный мир искусства, как не игра воображения, игра по неким придуманным правилам? Воображения, породившего все формы искусства: литературу, музыку, театр, живопись. Конечно, искусство – это, как уже сказано, и реализация эстетической потребности, но эстетика – лишь облатка тех грез, ради которых мы и доверяемся искусству, позволяющему прожить такие жизни и пережить такие переживания, которым нет места в реалиях нашего существования. Искусство – это игра, потребность в которой, видимо, не оставляет человека, даже когда он вышел из детства («Что наша жизнь? Игра»). И совсем не случайно слово «игра» прижилось и в театре, и в музыке, и даже в таком грандиозном сценическом действе, как Олимпийские игры.
Любое событие отражается в человеке через преломление в его воображении, и только в таком преломленном виде воспринимается и включается в сознание и память. Стало быть, все наше поведение определяется субъективной картиной наших представлений, составленной воображением.
Итак, мы живем в воображаемом мире столь же явственно, как и в окружении реальных атрибутов бытия. Посему тот факт, что искусство в целом, и художественная литература, в частности, опирается на вымысел, на игру, не должен нас смущать. Иллюзии прошлого, настоящего и будущего пронизывают нашу жизнь от начала до конца. Мало того, сама по себе условность искусства уже недостаточно питает наше воображение, и в литературу мощным потоком вливается еще и мифологическое, и фантазийное начало: Свифт, Гофман, Гоголь, Булгаков, Маркес, Кларк, Лем, Стругацкие, Азимов, Толкиен...
А теперь вернемся к вопросу: зачем все-таки нужна художественная литература?
Сразу оговорюсь: под художественной литературой, в интересующем нас плане, я мыслю не любую беллетристику, не любое чтиво, а отвечающую самым высоким требованиям качественную литературу, у которой есть шансы именоваться со временем классикой. Жанры ее могут быть разными, но объединяет и выделяет книги этого уровня мастерство писателя, серьезность его намерений – даже в жанре юмора, и общественная значимость. Но как отличить настоящую книгу от поделки? Вот два совета умных людей. «Книга, которая не стоит того, чтобы ее читать дважды, не стоит и того, чтобы ее читать один раз». /Вебер/ «Несомненный признак всякой хорошей книги – она нравится тем больше, чем человек становится старше». /Лихтенберг/ Я бы добавил еще, что лучший оценщик – время, и потому старая книга, если она продолжает жить, заведомо хороша.
Одна из утилитарных функций художественной литературы – формирование представление о том, как должна строиться образцовая речь, чтобы она лучше исполняла функцию средства общения. Но язык – только рабочий инструмент литературы, в ней много других, не менее значимых компонентов. Сюжет, образы, идея произведения, композиция, фантазия писателя, его размышления и тому подобное. Что может читающий человек извлечь из всего этого?
Рождаясь на свет как существо индивидуальное, человек только через какое-то время начинает осознавать себя членом некоего сообщества. Поначалу в яслях или в песочнице, потом в школе, и там его взору впервые наконец предстает картина всего человеческого общества, этого огромного океана, вмещающего миллиарды людей самой разной породы и природы, самых разных представлений и понятий, самых разных ценностных ориентиров, наконец. Как ориентироваться в этом океане, чтобы правильно, или, скажем так, с минимальным количеством ошибок и аварий выбирать в разных ситуациях линию своего поведения? Наши меньшие братья находят правильную линию поведения – в стае, в стаде, в прайде и тому подобных группах – интуитивно. Человек – тоже животное общественное, но ему дан разум, и умение жить в обществе он постигает опытом, размышлением, сравнением, анализом, пробами и ошибками. Однако, круг реального общения каждого человека достаточно ограничен. Обобщенное представление о человеческой природе вынести из общения с этим кругом сложно. Либо оно будет примитивным, кургузым, куцым, и при выходе за привычный круг человек окажется беспомощным, безоружным.
Книга бесконечно расширяет этот круг общения, дает представление о человеческой природе такое, какого никакой личный опыт дать не может. Читая художественную литературу, мы обнаруживаем типажи, человеческая масса начинает в нашем представлении постепенно структурироваться, мы узнаем много о добре и зле – и узнаем всё это в ускоренном режиме, затрачивая при этом гораздо меньше усилий. То, что мы выносим из чтения художественной литературы, с помощью назидания, поучения, проповеди, внушения постичь нельзя.
У реальных людей, даже близких, мы можем только подозревать, в лучшем случае, догадываться, о чём и как они думают, а у литературных героев мы знаем всё, о чём и как они думают. Художественная литература – это специфический полный курс человековедения.
Герои книг оживают и обретают для нас реальность как живые люди; а чем и впрямь отличны они от живых людей, которых мы никогда не видали наяву, но о которых наслышаны вполне: от Пушкина, Наполеона или Пикассо, например? Наши представления об этих людях основаны исключительно на нашем воображении, на свидетельствах других людей, так же, как и об Андрее Болконском, Дон Кихоте или Робинзоне Крузо. Дон Кихот не менее (а может быть, и более) реален для нас, чем Сервантес. В обоих случаях воображение питается некоей косвенной информацией, а не прямым впечатлением, не памятью, и потому и те, и другие в равной степени для нас реальны (или нереальны). Я склонен все же к первому слову (реальны), ибо думаю, что жизнь человека в мире его воображения столь же реально им проживаема, как и внешняя его жизнь, которую можно зреть со стороны.
Таким образом, художественная литература вмещает в себя колоссальный предшествующий опыт многих поколений, позволяя человеку глубже и шире постигать человеческую природу. В этом заключается утилитарная функция художественной литературы.
А еще в том, что она, как уже сказано, учит людей владению словом. Слово – самое важное средство общения между людьми. Всевышний создал всякую тварь земную, но Слово дал лишь человеку. И оно было в Начале, прежде, чем родились рисунок, песня или дом. Ясно, что человек начитанный владеет словом совершенно иначе, чем мало читавший. И он свободнее ориентируется в жизненном пространстве, в жизненных перипетиях.
Но не зря предмет нашего размышления называется художественной литературой. Она параллельно исполняет и функцию эстетического воспитания, «воспитания чувств», по Флоберу, ибо ее средства, как уже сказано, – не назидание, не проповедь, а образное повествование. В художественной книге слово – не просто носитель информации, оно – в совокупности с другими словами, их расстановкой и подбором, ритмом и звуком, вкусом даже! – рождает впечатление красоты и гармонии, воспитывает умение понимать эту гармонию и наслаждаться ею. И поэтому она, в отличие от иной, скажем, научной литературы, есть искусство. И еще потому, что обращаясь к разуму, она в то же время обращается и к чувству человека, а это – через сердце и воображение – самый короткий путь к сознанию и приятию. Она вмещает в себя и хранит память предков, но хранит ее не так, как это делает, допустим, учебник истории, а неким особенным образом (как хранит ближнюю память семейный фотоальбом): эту память несут поэмы Гомера, трагедии Софокла, Эсхила и Шекспира, романы Сервантеса, Маркеса и Толстого, новеллы Мопассана, Чехова и Моэма, стихи Пушкина, Байрона и Гете… Через это чтение мы познаем мир в его глобальном пространстве и обширном времени, и имеем в этом отношении колоссальное преимущество перед теми, кто жил до этих авторов.
Художественная литература в споре с временем оказывается более победоносной, чем даже такой вид искусства, как архитектура. Вот как сказала об этом Ахматова: «Ржавеет золото и истлевает сталь, / Крошится мрамор – к смерти всё готово. / Всего прочнее на земле печаль, / И долговечней – царственное слово». От большинства архитектурных шедевров древности сохранились лишь живописные руины, творения же Гомера и Хайяма живы и будут сохранны до скончания веков.
Теперь спросим себя: есть ли более важный предмет для изучения, чем человековедение? Познай самого себя – это одна из главных заповедей жизни. И, стало быть, художественная литература – не просто искусство, это важнейшее из искусств, путеводитель по жизни, компас, навигатор…
Людей, окружающих нас в жизни, дает нам судьба, и порой эти люди не настолько мудры, чтобы у них можно было перенять с пользой весь их опыт. А книгу мы можем выбрать сами, и такая книга мудра, если мы сделали правильный выбор. Такого друга и собеседника, как книга, еще поискать. Она разговаривает с вами и в то же время по вашему желанию в любой момент может замолчать, чтобы дать вам время подумать или просто отдохнуть от разговора. Она может по вашему желанию повторить то, что она вам сказала только что или двадцать страниц назад. Она терпелива и не шумна (не считать же, в самом деле, шумом шелест переворачиваемой страницы!), она тактична и умна, она не предаст, ее можно поставить на полку, и она не обидится и будет покорно ждать момента, когда вам захочется пообщаться с ней снова. Много ли вы знаете людей с такими достоинствами?
Таким образом, как и любое из искусств, художественная литература имеет две ипостаси, но здесь ни одна из них не преобладает явно, они в условном, скажем так, равновесии, балансе, что ли, обе важны, равновелики, хотя ключевым словом я бы все-таки посчитал слово художественная.
Теперь посмотрим на предмет разговора с другой стороны. Художественная литература – кажется, единственный вид искусства, где наряду с эстетической нотой мощно звучит еще и нота этическая. Этим не могут похвастать другие виды искусств, более нейтральные в этическом плане, пожалуй, только театр в этом отношении сравним с книгой, но только потому, что там тоже звучит Слово. Речь о том, что человечество в своем развитии постоянно преодолевает искус возврата к дикости, хаосу, преодолевает не всегда успешно – ХХ век тому свидетель, но без такого постоянного преодоления не было бы не только прогресса, восхождения вверх, не было бы давно и самого человечества. Тому же служит и религия, внушая человеку, чт; есть добро и чт; есть зло, не позволяя человеку опуститься до скотского уровня, помогая ему сохранить в себе божественное, человеческое, то, во имя чего он и создан. Художественная литература решает ту же задачу, но своими средствами, и в этом смысле она, вероятно, может быть названа светской формой религии. Именно этическая составляющая объединяет эти две великие формы самосознания и самовыражения человека. У них общее назначение – формировать наши души, не давать им деградировать. Вспомним, что считал Пушкин одно из своих главных заслуг: «что чувства добрые я лирой пробуждал».
И тут мне хочется привести слова замечательного поэта Бориса Чичибабина. Вот что он пишет.
«Я не верю, не допускаю, что постоянный читатель Паустовского, воспитанный на его книгах, смог бы унизить чье-то человеческое достоинство, обидеть слабого, сломать дерево или куст, поиздеваться над животным, надругаться над святыней, сподличать ради карьеры или выгоды. Не могу себе представить с книгой Паустовского в руках манкурта, хама, черносотенца, антисемита, как, впрочем, не могу представить с ней и почетного героя нынешнего времени – брокера, бизнесмена, спекулянта, наживающегося на чужой беде».
Прекрасно сказано!
Фейербах сказал: «Настоящие писатели – совесть человечества».
Было бы тяжко и страшно жить, не будь среди людей тех, кто освещает жизнь своим светом бескорыстного добра, кто поддерживает, хранит огонь человеческой совести. Бунин писал как-то: «Всё ничего, всё еще просто и не страшно сравнительно, пока жив Лев Николаевич Толстой. Ведь гений одним бытием своим как бы указывает, что есть какие-то твердые, гранитные устои: точно на плечах своих держит и радостью своей поит и питает свою страну и свой народ. Ничего, что нам запретил радоваться святейший Синод: мы давно уже привыкли без него печалиться и радоваться. Пока Толстой жив, идет по борозде за плугом, за своей белой лошадкой, – еще росисто утро, свежо, нестрашно, упыри дремлют – и слава богу, Толстой идет – ведь это солнце идет».
Конечно, Толстой – один из бесспорных и ярких нравственных ориентиров. Людей такого масштаба немного, но они были и есть, они – соль земли, по ним сверяются судьбы и поступки. Когда кафедры храмов были единственной общественной трибуной, религиозные подвижники являли собой нравственный пример, противостояли скотству, бередили людские души. В более близкие к нам времена такими нравственными ориентирами стали большие писатели. В этом ряду и Герцен, и Чехов, и Короленко, и Платонов, и Ахматова, и Мандельштам, и Солженицын, и Гроссман, и Шаламов, и Твардовский, и Астафьев, и Паустовский, и Жигулин, и Чичибабин, и Можаев, и Окуджава... Это те, кто сразу на слуху. Нравственный свет этих фигур в разной степени ослепителен, но для меня он бесспорен. Никого из них уже нет – иные ушли недавно, иные давно в прошлом, и, может быть, отсутствие таких фигур есть одна из причин – а скорее, и главная причина – той разрухи в головах, которая характерна для нашего времени. О ком сегодня можно сказать: пока он есть – всё еще ничего?..
Недавно прошли юбилейные дни Чехова. Сегодня, когда такие слова, как совесть, стыд, скромность, застенчивость все более становятся реликтами прошлого, или, как теперь модно говорить, «стилем ретро», их более чем частое употребление в связи с именем Чехова понятно и оправданно. Чехов, как и Лев Толстой – надежный нравственный ориентир, испытанный временем. Его отличает какая-то особая, по-чеховски тонкая деликатность и щепетильность. Ну и, конечно, то своеобразное и неизмеримое богатство души, каким является юмор. Юмор по-особому окрашивает чеховскую личность, придает ей неповторимое очарование, неповторимую тональность. Чеховская грусть, чеховский минор также своеобычен, в нем много обаяния, он не так драматичен, как минор Толстого, и не так трагичен, как минор Достоевского, но он не менее глубок и выстрадан в своих полутонах и негромких созвучиях. Это минор Левитана и Рахманинова. Так чисто прожил он свою жизнь, столько было в ней совести, скромности, достоинства, мужества, независимости, твердости духа, что только от одной этой жизни в мире повысился уровень добра. Тем, кто знает и любит Чехова, многое просто непозволительно.
Отдельный разговор о поэзии.
Поэзия – это чудо, природа которого мало разгадана, и в этой загадочности – может быть, одна из разгадок неувядаемости поэтического жанра и поэтического слова. Поэзия – это музыкальная проза, и ее воздействие на сознание и подсознание сродни воздействию музыки. Но в поэзии гораздо более сильно этическое начало. Перефразируя шутку известного режиссера Николая Акимова о юморе, скажем, что ни один негодяй не может похвастать тем, что он любит поэзию. Это не значит, что каждый, кто не любит поэзию, – негодяй. Он должен еще это доказать!
Поэзия напрямую обращается к переживанию, и бессильны попытки переложить стихотворение на язык, доступный логике. И в этом бессилии сила поэзии, потому что как только осмысление удается, мы переходим в иную область, область логического мышления, которая уже вне поэзии. В этом поэзия, кажется, тоже близка к религии, но с другой стороны, если можно так сказать, со стороны сакральной.
В моих поэтических пристрастиях особое место занимает Анна Андреевна Ахматова; ее сборники я часто беру в руки и каждый раз удивляюсь необыкновенной, божественной силе ее таланта. Почти каждое ее стихотворение (за очень немногим исключением) вызывает во мне сильный душевный отклик. В этом отношении никто из поэтов, пожалуй, не близок мне так, как эта гордая патрицианка, казалось бы, отстраненная, замкнутая, недоступная, одинокая, углубленная в самое себя. И – вот парадокс! – никто сильнее нее не припечатал несводимым клеймом наш проклятый общественный позор: я имею в виду ахматовский «Реквием», одно из высочайших поэтических созданий русской литературы. Здесь каждая строка потрясает, потому что выношена под сердцем и написана горячей плазмой сердца. И в пору безысходности эта великая, многозвонная исповедь, это обвиняющее слово, полное высокого достоинства, неколебимого мужества, безграничной человечности, и в то же время истинно женское по строю своему, вселяет веру, что возможно противостояние даже самому запредельному, нечеловеческому злу, творимому нелюдями, что такие вершины духа не дано никому умалить. Низкий поклон ей, сказавшей то, что должен был сказать устами поэта измученный «стомильонный народ».
Сегодня это многажды важно.
Недавно стали практиковать публичные телевизионные ответы руководителей страны на вопросы, ему задаваемые, и слушая это, я всегда недоумеваю, почему среди этих вопросов нет такого простейшего: что вы сегодня читаете? Какая книга лежит у вас на прикроватной тумбочке? Я думаю, в ответе на этот вопрос, как в зеркале, должна отразиться суть человека. Если он, конечно, не слукавит и не подаст себя в более выгодном свете, чем это есть на самом деле. Но и это лишний раз покажет, что и ему понятно то, что понятно задавшему вопрос: скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты.
Есть у нашей темы еще одна проблема. Каков процент людей, постоянно читающих художественную литературу, вообще, и поэзию, в частности? С грустью приходится признать, что процент этот, особенно в том, что касается поэзии, удручающе невелик. Когда-то издавались народные серии, общедоступные, дешевые книги имели массовые тиражи, были распространители книг, книгоноши (кто-то помнит такое слово?). Потом хорошие книги стали дефицитом, продавались из-под полы. К чему это привело, мы знаем. Теперь книжные прилавки ломятся, в книжных магазинах, на книжных ярмарках постоянно толчется народ, и выбор огромен, но особенно популярны, увы, у определенной части публики и нарасхват идут дамские детективы и скороспелые любовные, а точнее, эротические романчики, не имеющие отношения к подлинно художественной литературе. Хорошую книгу заменяет зачастую плохое телевидение. Хотя и не всегда плохое. С удовольствием вспоминаю прошедшее летом 2009 на телевидении великолепное чтение наизусть и интереснейшее комментирование пушкинистом Валентином Непомнящим «Евгения Онегина». Бывают и еще отрадные явления. Инсценировка на телевидении романа Достоевского «Идиот» вызвала в свое время волну интереса к первоисточнику. Но это скорее исключения, чем правило.
Надо ли драматизировать ситуацию? В конце концов, раз есть такое обильное предложение, значит, есть и спрос на хорошие книги тоже. Нельзя забывать и о роли библиотек, особенно ныне, когда книги стали недешевы. Было бы, конечно, идеально, если бы всё общество только и занималось тем, что читало, но времена меняются, появились интернет, телевизор. Тем не менее, реально культурную атмосферу в обществе формирует, тон задает все же интеллектуальная элита, верхний слой, и если эти люди сознают роль и значение художественной литературы, еще не всё так плохо. Увы, свед;ние к минимуму количества часов на преподавание литературы в школе наводит в этой связи на грустные размышления. А ведь именно в школе закладывается любовь к книге, со школьных хрестоматий идет знакомство с литературой, в частности, с великой русской литературой, и если этого не понимают те, кому это надлежит понимать, то разруха в головах неизбежна. Потому что подрубается под корень одна из основ, на которых держится этически цивилизованное общество.
В заключение оговорюсь, что этот текст – не научное исследование, здесь нет, как это принято в науке, ссылок на источники и на предшественников, здесь сугубо личный взгляд, личное понимание, личное видение ответа на вопрос, поставленный в заголовке.
Copyright: Борис Бейнфест, 2011
Форум
Последние изображения
Публикации
Регистрация
Вход
