forpoems - форум самодеятельных стихотворений

поэмы, поэмы муу









..........
...ВАША ТЕМА НИЖЕ!.....>>А вот форум-подвал автора..(ссылка)






                                

    Торговля в эпоху перемен. ) Алексей С. Кузнецов) Рассказы

    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   1st Июль 2012, 23:14

    Торговля в эпоху перемен. ) Алексей С. Кузнецов) Рассказы  %D0%9A%D1%83%D0%BF%D0%B8%D1%82%D0%B5_%D1%81%D0%B5%D0%BC%D0%B5%D1%87%D0%B5%D0%BA_
    Торговля в эпоху перемен


          Торговый агент Арнольд Сидоров продавал семечки у бара «Белуга». Продавал он их большими и маленькими стаканами в кульках из газеты «Эрос». Все было бы не так плохо, если бы «Белуга» была открыта, а часы показывали 4 вечера, а не 4 утра. К тому же с полуночи завернул жестокий мороз с ветром и поземкой. Снег задувало в брюки, от чего Сидоров все время дрыгал ногами. Презентабельное пальто плохо спасало от холода. Когда надоедало держать руки в карманах, он пытался спрятать ладони в рукава, от чего стильный воротник топорщился и открывал шею. И тогда уже на нее, незащищенную, набрасывался рой кусачих снежинок. «А-а, черт!..»,– говорил Арнольд и туже затягивал галстук.
          Время шло, а покупателей не было. В темноте, правда, мелькали неясные силуэты, но появлялись они далеко и исчезали быстро. Наконец, издалека донеслось:
          – Ты чего там делаешь, а?
          Арнольд мгновенно мобилизовался и выкрикнул в ответ:
          – Наше агентство проводит рекламную акцию. Не упустите свой шанс. Сегодня вы можете бесплатно продегустировать продукцию известной фирмы. Только у нас, только один раз!
          Некая личность приблизилась на несколько метров и замерла, оглядываясь по сторонам. Арнольд продолжил:
          – Не хотите попробовать? Двадцать процентов от объема маленького стакана бесплатно. Подумайте только, двадцать!
          – Молчи, дурак, – угрожающе прохрипел потенциальный покупатель, подбегая ближе, – Чего в сумке?
          И уж совсем нагло, перемахнув священный сорокасантиметровый барьер, дыхнул в лицо Арнольду:
          – Деньги давай!
          От несвежего выдоха Арнольда затошнило, но он крепко прижал к себе сумку с семечками и сделал то, чего «покупатель» никак не ожидал – двинул ему коленом между ног. Грабитель не знал, что все агенты изучают самооборону, а некоторые достигают высот, и бьют коленом, как кувалдой.
          Арнольд учился хорошо и теперь сверху наблюдал, как неслабый мужик в ватнике стонал и кружился на корточках, разметывая едва народившийся сугроб. Инструкция не предписывала добивать умирающих, и Сидоров, не выпуская драгоценную сумку, наклонился и примирительно сказал:
          – Семечки недорого.
          – Ы-ы-ы!.. – громко завыл грабитель и пополз к углу дома, где ветер качал большую железную рыбину с надписью «БЕЛУГА».
          Из-за угла вышел милицейский патруль – два серых, толстеньких близнеца.
          – Ы-ы-ы!.. – еще громче завыл грабитель и из последних сил рванул поперек дороги в темный проулок.
          Близнецы озадаченно посмотрели ему вслед и направились к продавцу семечек.
          – Здравствуйте! – бодро отсалютовал один близнец.
          – Торгуем? – поинтересовался другой.
          – Акция от агентства, уважаемые! Только для вас, только у нас. Бесплатная дегустация. Не желаете? Скидка на оптовые партии от двух стаканов. Продажа в рассрочку.
          – Особые условия для избранных.., – это Арнольд произнес тише и вплотную приблизившись к сорокасантиметровому барьеру.
          – Смотри, как по учебнику чешет! – сказал один близнец другому.
          – Агентство, говоришь? А лицензия есть?
          Конечно, лицензия была. Всегда под пальто на шнурке.
          Близнецы бегло изучили лицензию и направились дальше.
          – Как насчет эксклюзивного предложения? – крикнул им вслед Арнольд.
          – Эксклюзивного, говоришь? – притормозил один близнец.
          – Да, купи ты у него стакан, – бросил другой.
          Арнольд мгновенно пересыпал содержимое стакана в кулек из газеты «Эрос», ослепительно улыбаясь, протянул его патрульному.
          – А теперь внимание – бонус от кампании! – ослепительней прежнего улыбнулся Арнольд и торжественно всыпал еще полстакана.
          – Сдачи не надо, – оборвал его милиционер.
          О, святой момент завершения сделки! Ради таких моментов стоит жить. Мир окрашивается в радужные тона, а в ушах играет веселая музыка. Жаль, ненадолго. Покупатель ушел. Метель снова начала гулять в штанинах и колоть шею.
          Становилось скучно, и Арнольд решился на мелкое нарушение. Он пошел в гости к Максу. Тот торговал картинами в соседнем квартале. Товар у него был тяжеловесным, поэтому Макс почти не передвигался по улицам, а сидел со своей галереей у туалета на пляже.
          В 5 утра, на пляже не было ни души. Так же свистела поземка и было жутко холодно.
          – Привет, Макс! Семечек хочешь?
          – Что, за так? – отозвался Макс.
          – Ну, не совсем. Я посмотрю твои картины, ты погрызешь мои семечки в рамках дегустации. Идет?
          – Идет, – задумчиво произнес Макс, – Только, тебе какая в том корысть?
          – Скучно, что-то…
          – А-а, тогда все понятно. Смотри! В них отдых и наука, уйдет печаль и скука.
          – Поэт ты, Макс, с маленькой буквы «г».
          – Ты не лучше.
          Они стояли на берегу замерзшей реки. Один грыз казенные семечки. Другой пристально вглядывался в пейзажи и натюрморты, освещая их фонариком.
          – Да-а! – восхищенно протянул Арнольд, высвечивая груду фруктов, усиленную половинкой арбуза и графином, – Вот она – волшебная сила искусства! Хочется потрогать и укусить…
          – Руками не трогай! Купи, потом кусай, сколько хочешь. И вообще, хватит бесплатно смотреть. По условиям акции не больше трех секунд на картину, а ты уже полчаса пялишься. Выключи фонарик!
          – Да, забери его совсем! Тошнит меня от твоей залежалой живописи. Лучше бы фильмы продавал!
          – Нельзя, господин Сидоров, правила нарушать! Свои же придушат.
          – Ты прав, Макс, как всегда. В лучшем случае выкинут из агентства, и придется стать грабителем.
          – Кроткая и яркая жизнь.
          – Вот именно. А я буду семечки продавать. Ходовой товар.
          – Ходовой, ходовой…
          Тьма вокруг медленно серела. Солнечный луч упорно пробивал отверстие в мутных небесах на другом берегу.
          – Слушай, Макс, а ты никогда не думал, что будет лет через сто, когда все вымрут, и останутся одни агенты.
          – Не знаю. Наверное, придется обворовать другую планету, иначе продавать будет нечего.
          – То есть, кому-то все же придется стать грабителем? Не идти же репу сажать.
          – Ни в коем случае!
          – Слесарем, токарем?..
          – Господь с тобой! Лучше жить ярко и коротко, чем хреново и еще короче.
          – Тогда пойдем и запишемся в грабители прямо сейчас!
          – Быстрый ты какой! Подожди до утра. Может, у меня картину кто купит.
          – Ладно, Макс. Поживем пока жизнью агента – хреново и долго.
          Ветер затих. Небо на востоке быстро краснело, обещая морозный день. Эпоха перемен продолжалась.


    Последний раз редактировалось: Неформал (21st Июль 2013, 15:55), всего редактировалось 6 раз(а) (Обоснование : описание темы)
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   1st Июль 2012, 23:17

    Торговля в эпоху перемен. ) Алексей С. Кузнецов) Рассказы  %D0%92%D0%B8%D0%B4_%D0%B8%D0%B7_%D0%A1%D0%B0%D0%BC%D0%B0%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D0%B6%D0%B4_%D0%B2%D0%BE%D0%BA%D0%B7%D0%B0%D0%BB%D0%B0
    Савва и дед


    Чем запоминается дорога? «Смотря какая!», – воскликнет некто и ошибется. Дорожные воспоминания – они особенные, независимо от того, куда вы ехали и зачем. Это происходит, когда вы бросаете или оставляете на время то, к чему привыкли, что вас постоянно радует или огорчает, то, что вы любите или не любите, к чему безразличны. Этого не бывает, когда вы сидите на месте. Чувство дороги трудно объяснить потому, что оно врожденное, переданное с генами от далеких и близких предков. Его каждый раз испытывал первобытный мужчина, когда выходил на охоту из защищенной пещеры, и первобытная женщина, покидающая очаг в поисках сухих веток. Собственно говоря, каждый человек испытывает его сразу после рождения – тогда он впервые отправляется в путь.
    Такие или примерно такие мысли роились в голове Саввы Машкова, когда он засыпал на жесткой полке плацкартного вагона. Состав уже давно покинул станцию. Сердце Саввы стучало все реже и плавнее. Скоро он глубоко спал. Странно осознавать, что стук колес, способный разбудить мертвого, вдруг усыпляет. Пассажир просыпается неожиданно, когда поезд останавливается, и стук затихает. То же самое можно сказать и о качке. Вот и на этот раз поезд остановился, и сон пропал. По вагону прошло слабое шевеление, несколько голосов шепотом переспрашивали:
    – Что за станция?
    – А долго будем стоять?
    – А почему стоим?
    Савва надеялся снова заснуть, но это никак не получалось. Увидев в окно, как снаружи ходят люди в трико и халатах, он тоже решил прогуляться, надел ботинки, заправив концы шнурков за бортики, сунул в карман сигареты и вышел на перрон.
    В ноздри ударил свежий ночной воздух, слегка подпорченный специфическими железнодорожными запахами. Ветра почти не было. Полная луна царствовала в пустом небе, дополняя свой белый свет к такому же белому свету больших ртутных ламп, растянувшихся вдоль посадочной площадки.
    – Молодой человек, у вас спички не найдется?
    Небольшого роста дедок, держа в зубах мундштук с воткнутой в него половинкой сигареты, вопросительно и виновато смотрел на него снизу вверх.
    – Найдем, – ответил Савва и чиркнул зажигалкой.
    Старичок прикурил, потом сильно втянул воздух с дымом через мундштук, отчего кончик обломанной сигареты из густо красного стал почти желтым и выбросил искорку.
    – Не вредно ли курить, дедуля? – улыбнулся Савва.
    – Вредно! Ох, вредно! Но приятно, – засмеялся старичок.
    Они еще пару раз молча затянулись. Потом старичок спросил:
    – А чего стоим-то, не знаешь?
    – Не знаю. Слышал, что вроде встречного ждем.
    Старик что-то хотел сказать, но замялся и молча сделал еще несколько затяжек, потом решился:
    – Слушай, парень. Туалеты все закрыты, а мне страсть как приспичило. Одному страшно, а вдвоем-то смогем по-быстрому туда и назад?
    – Туда – это куда? – Савва и сам был не прочь сходить по-быстрому, да и по-медленному тоже.
    – Вон там у них сарай приспособленный, ездил я здесь как-то, правда днем, – старик показал пальцем в черноту пристанционных построек, слегка прикрытых деревьями, – оттуда далеко видно, так что, если встречный пойдет, мы его заранее угадаем.
    – Пошли! – решился Савва, – только бегом.
    Они с дедком рысью двинулись к сараю. Свет ртутных ламп едва достигал его, а луну загораживали ветви деревьев, но глаза бежавших на ходу привыкли к темноте и смогли различить большущий замок на дверях.
    – Ох, тудыть твою!.. – расстроился дед, – Но ничего, мы и рядом смогем.
    Располагаться у фасада было нельзя. Кто-нибудь с острым зрением с перрона мог разглядеть их силуэты, а этот кто-нибудь мог оказаться милиционером, тогда их штрафанули бы за антисанитарное поведение. Обогнув сарай, они влезли в пыльные кусты, и Савва уже пожалел, что ввязался в эту авантюру. За сараем было настолько темно, что глаз едва различал чудом проникшие сюда слабые пятна лунного света. На одном из таких пятен, падавшем на голую землю, старик остановился и храбро снял штаны.
    – Смогем. Еще как смогем! – закряхтел он, устраиваясь, как попугай на жердочке.
    Савве ничего не оставалось, как последовать его примеру.
    Репродуктор издалека что-то вещал, звуки размазывались в густом ночном воздухе и были непонятны.
    – Встречный, небось, скоро, – прокряхтел дедок и начал мять припасенный кусок газеты.
    Савва Машков и через годы с содроганием вспоминал, как взбунтовался его кишечник, когда до них донесся близкий гудок тепловоза и первые медленные перестуки колес набирающего скорость поезда. Никогда такая дикая жажда освобождения не сотрясала его организм. Дед же, молниеносно использовав газету, одной рукой натягивал штаны, а другой дергал его за плечо.
    – Ах, тудыть твою!.. Встречный, тудыть твою!.. Быстрей, твою!.. – сыпал он скороговоркой, но Савва только через две-три роковые минуты смог пересилить себя и, выпрямившись, рвануться вслед за ним.

    Они выскочили на перрон, поравнявшись с последним вагоном, проводник понимающе посмотрел в их бешеные глаза и со вздохом пожал плечами.
    – Остановите поезд! – орал дед.
    Они бежали вслед за последним вагоном, пока не кончилась платформа, там уже не было видно поезда, только красные огоньки мелькали вдалеке.
    Старик страшно запыхался и не скоро еще смог сказать:
    – Ах, встречный, тудыть твою...
    Они, все еще тяжело дыша, смотрели вслед исчезнувшему поезду, когда близко за их спинами кто-то произнес:
    – Чего за сараем делали?
    Они резко обернулись и в первый момент ничего не увидели кроме слепящего светом шара, потом над верхней его границей обозначилась фуражка с красной кокардой. Милиционер немного опустил фонарик, и стали видны его подозрительные глаза и старшинские погоны.
    – Да мы от поезда отстали! – возмущенно выдохнул Савва, – Неужели не видно, что отстали!?
    – Я вижу, не слепой. А за сараем чего делали?
    – Что делали, то уже сделали. А поезд-то тю-тю!
    – Так-так... Ну пошли, друзья дорогие, оформим вас. Расскажете все, напишете.
    И они поплелись под конвоем старшины к вокзальной постройке.

    В дежурке было дымно и весело. Савва и дед давали там чистосердечные показания. Два молодых сержанта и мужчина постарше с двумя маленькими звездочками на погонах откровенно веселились. У старика оказалась фамилия Большевиков. Это вызвало у лейтенанта новый приступ веселья.
    – Ну что, «Савва Морозов», тебя большевики купили или ты большевиков? – засмеялся он, подмигивая Савве. Старшина тоже улыбнулся:
    – Купили, ох купили! – и добавил, обращаясь к лейтенанту, – Ясно вроде бы все, Степан Николаевич. Разрешите оформлять!
    – Оформляй, Игнатич. Да смотри – не переборщи! – подмигнул лейтенант, теперь уже старшине, – Пройдемте, граждане.
    Старшина провел обоих в соседнюю комнату, посадил напротив большого стола, дал по листу бумаги и по авторучке.
    – Значит, так! По поводу вещей: поскольку ехали вы поодиночке – молитесь на проводников, чтоб те ничего не забыли, когда ваш багаж будут собирать. Сгрузят его в Н-ске. Документы при вас – надо же, предусмотрели! – старшина одобрительно-насмешливо покачал головой, – Через час пойдет московский поезд, посадим вас в штабной вагон, в Н-ске сойдете, по документам получите вещи и билеты и пройдете в кассу, если дальше ехать хотите. Все ясно? Савва и дед дружно закивали.
    – А писать-то чего? – вспомнил про листок и ручку старик.
    – Пишите, что за лимонадом ходили. Ваше счастье, что вы не пьяные. Недавно взял тут в посадке двоих мужичков. Противно сказать, чем занимались. Баб им не хватает. Но вы-то на придурков вроде не похожи. Или как?
    – Нет, нет... какие мы придурки?.. не придурки мы... – в два голоса занекали старый и молодой.
    – А раз так, пишите, как сказал. Сдадите все сержанту Скобцеву, он же вас посадит на поезд.
    – И чтоб без приключений! – добавил он, закрывая за собой дверь.

    Бывают же в жизни моменты, когда неприятности кончаются! Кончились они и для этих двоих, которые сидели на корточках в тамбуре штабного вагона и курили.
    – Да-а-... вот это втравил я тебя в историю, парень! – сказал старичок, посасывая мундштук.
    – Ничего, – улыбнулся Савва, – будет, что вспомнить. Сидел бы дома – вспомнить было бы нечего.
    Но про себя он решил навсегда забыть об этом идиотском приключении, настолько ему было стыдно. Дед же наоборот развеселился.
    – А уж мне-то точно будет что вспомнить! Помру и буду на том свете чертям байки рассказывать. Ха-ха!
    – Почему ж чертям-то?
    – А из-за фамилии! В рай с такой точно не пустят. Ха-ха-ха!
    «Нет, не пустят тебя в рай, чертов дедок!» – подумал Савва.
    Впрочем, расстались они друзьями, наверное потому, что навсегда.


    Последний раз редактировалось: Неформал (17th Сентябрь 2012, 00:15), всего редактировалось 1 раз(а)
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   1st Июль 2012, 23:22

    Сами виноваты


    Начальник охраны, он же зам по кадрам, листал очередную папку. Анкет было десятка два, да еще биографии. «На черта они были нужны? Будто не сторожа принимаем, а сексота в 1-й отдел».
    – Валечка, – лениво прогундосил он в «громкую связь», – минут через десять пригласи Иванова.
    «Так-так, дата рождения… угу… место рождения… ого!.. а биография-то… е-е-е!» Вверху листа крупными корявыми буквами было выведено «АВТОБИОГРАФИЯ», а дальше на несколько страниц шел такой текст:

    «Прошу извинить, но чтобы было понятней, я должен рассказать историю своего появления на свет.
    Родил меня и трех моих братьев профессор биологии Гельмут Иванов.
    Не лучшие были тогда времена. В секретную лабораторию на Земле Франца-Иосифа его перевели с понижением в должности и зарплате. Месяца два он бегал по ледяным холмам, воя от отчаяния и несправедливости, потом совершенно спятил.
    Пользуясь отсутствием нормальной связи, профессор принялся самовольничать. Он пустил на самотек разведение всяких там секретных козявок и начал эксперименты на человеке. Суть их была такова: наделить хилый от природы людской организм дополнительными возможностями.
    Конечно, не все получалось сразу. Чтобы достичь более-менее стойкого результата, профессору пришлось извести весь персонал станции в количестве трех человек.
    Соблазняя несчастных, Иванов уговаривал их на операцию, а за последствия отвечать вероломно отказывался.
    Так первому пациенту – физику Борщову – он вшил резервуар с керосином и гранитные гланды. Стоило Борщову крикнуть «Ха!», и из него вылетал горящий керосиновый плевок. Борщов не спалил станцию только потому, что сам сгорел дотла, нечаянно блеванув себе на ватник.
    Иванова неудача ничуть не огорчила, и следующей жертвой стал химик Мурыкин. Его тоже не пришлось долго уговаривать. Мурыкин был слаб насчет алкоголя, а спирт им привозили раз в год и то, если транспорт не затирало во льдах.
    Как ни был этот химик силен в химии, а выпивку из воздуха и снега создать не мог. Иванов же предложил облачить его морозо- и удароустойчивой чешуей, тогда бы Мурыкин запросто мог сгонять за спиртом на соседний Шпицберген.
    Операция прошла успешно. Лязгая броней, химик плюхнулся в Ледовитый океан. Как же радовался профессор, когда тот не утонул, а пробил лед метров через сто и устремился на запад! Плохие вести пришли позже. В одной из редких радиограмм говорилось, что на Шпицбергене Мурыкина пристрелили насмерть перепуганные шахтеры.
    Дольше всех сопротивлялся единственный на станции оплот государства полковник Бантиков. Он и так подозревал что-то неладное. Шутка ли – два человека сгинули! А тут еще психованный Гельмут со сладкими речами. Но и полковник сдался. Уж очень страдал без женского пола. Иванова же сначала обругал, а на следующий день расцеловал, как родного и согласился на разделение пополам.
    Мысль была в общем-то неплоха – из одного огромного организма Бантикова сделать два поменьше, не кромсая при этом детородный орган. Кроме всего прочего, это навсегда решало наболевший половой вопрос.
    И действительно, сначала оба полуполковника были в полном восторге, но через несколько дней затосковали и потребовали снова соединить их в одно целое. Иванов было уперся, но полуполковники взяли его в клещи и пригрозили двойным изнасилованием. Тщетно доказывал профессор, что ничего хорошего из этого не выйдет. Когда же Бантиков очнулся от наркоза уже гермафродитом и попытался снова решить половую проблему, то расстроился до слез. Конец был банальным – полковник застрелился. Но Иванов еще долго признавал опыт с Бантиковым большой удачей. Кто знает, чем бы все кончилось, не будь подопытный психически неустойчив.
    Материал для экспериментов кончился, но энтузиазм профессора не угас. Поскольку людей поблизости больше не было, Иванов решил их родить.
    Задача была непростой. Сначала он сделал себе операцию по изменению пола. Без наркоза было очень больно, но Гельмут выдержал. Бедный!
    Дальше было еще страшней, но Гельмут выдержал и это. В результате родились мы четверо – потомки браков профессора Иванова с белым медведем, моржом, китом-полосатиком и замороженными останками полковника Бантикова.
    Детство наше было коротким, но бурным. Мы играли во льдах с тюленями и нарвалами. Вместо мультиков любовались полярным сиянием. А вечерами слушали лекции папы Гельмута. Благодаря звериным генам, мои братья росли не по дням, а по часам. Миша и Жора уже в пять месяцев весили по триста килограммов, а Кеша все пятьсот. Я был самым маленьким, но не расстраивался. В прятки мне не было равных. Это и спасло мне жизнь.
    Тревожные известия достигли-таки материка. Как водится, по дороге они обросли невероятными подробностями. Пока мы валяли дурака, к архипелагу рвался атомный ледокол с целой армией бойцов, готовых сражаться с огнедышащими моллюсками-мутантами и моржами-убийцами из галактики Кала-Кала. Якобы командовал этими монстрами арабский ястреб Иванов-заде, задачей которого было прорыть под морским дном тоннель до Архангельска. Что арабский ястреб собирался делать в Архангельске, никто не знал, но тоннель вроде бы уже рылся вовсю.
    Папа Гельмут, ничего не подозревая, вышел навстречу ледоколу с распростертыми объятиями.
    – Сынки! – закричал он, – Идите скорее сюда!
    Миша, Жора и Кеша бросили играть в прятки и побежали встречать ледокол, а я застрял между скалами. Но находился я высоко и все видел.
    – Сдавайся, Иванов-заде! – кричали с ледокола по-русски и по-арабски, но Гельмут с сыновьями ничего не могли понять и пытались для смеха перекричать громкоговоритель, а потом устроили соревнование «кто громче пукнет».
    На корабле это приняли за агрессию и одной ракетой уничтожили и Гельмута, и все его труды, а заодно и станцию.
    Очнулся я уже на Большой земле. Все почему-то решили, что я заблудившийся полярник. Наверное из-за бороды и шапочки, сделанной из хвоста мамонта. Относились ко мне очень хорошо. Кормили. А один доктор все время просил рассказать мою историю. Мне в конце концов это так надоело, что я начал врать, мол, я полярник, мол, заблудился, мол, невеста в Мурманске ждет. Доктор, наверное, обиделся и выписал меня из больницы.
    Теперь пробую устроиться на работу, так как воровать стыдно. Но везде спрашивают про какой-то диплом и еще про аттестат. Нет у меня ни того, ни другого. Да, у вас они и не требуются. Поэтому прошу принять меня в вашу охрану. Обязуюсь служить честно и понапрасну добро не тырить.
    С уважением, Боня Иванов».

    Начальник медленно оторвал взгляд от листка и уставился на гигантского волосатого мужика, скромно съежившегося у входа.
    – Э-то ч-то? – произнес он по возможности членораздельно.
    – Биография, – смущенно промямлил мужик.
    – Чь-я?
    – Моя.
    – А к-то ты?
    – Я Боня.
    – Так вот слушай, Боня! И заткни одно ухо, чтоб сразу из башки не вылетело!
    Мужик послушно заткнул правое ухо указательным пальцем.
    – Если я еще раз твою наглую рожу здесь увижу… Если я твою наглую харю увижу… – начальник запнулся, подыскивая слова, – ты у меня… ты у меня на Северный полюс отправишься без штанов!
    – Холодно будет, – пробормотал мужик, держа палец в ухе.
    – Холодно-о?!! Ах, ты вашу душу мать! А ну, пшел вон! Валентина, ты что пропускаешь ко мне всякую мразь?! Чо стоишь, дуй отсюда мелкими шагами! Франц, блин, Иосиф…

    На город медленно наползала длинная осенняя ночь. Боня понуро шел по улице, оставляя на свежей пороше громадные следы. Позывы тела становились просто невыносимыми. Звезды кололи сквозь фуфайку тонкими голубыми лучиками, порождали дрожь и волнение в паху. Боня сам не заметил, как оказался в безлюдном тупике на задворках продуктового магазина. «А, провались оно все!» – подумал он и расстегнул ширинку. Оттуда высунулся дрючок с необычайно подвижной головкой. По всей его длине крупными буквами было вытатуировано «Здравствуй».
    Боня сосредоточился и вызвал в воображении образ полковника Бантикова. Дрючок забеспокоился и вырос на добрый десяток сантиметров. Надпись тоже удлинилась и теперь гласила «Здравствуй, дорогой друг». «М-м-м…» – простонал Боня, приводя в действие систему поиска. Воображаемый Бантиков оживился и стал принимать соблазнительные позы. Надпись начала быстро удлиняться. «Здравствуй, дорогой друг! Ты живешь в счастливом совершенном обществе, не ведая печалей и забот. А помнишь ли ты тех, кто трудом своим создавал его? Если не помнишь, то сопляк ты и гнида…» Послание Гельмута Иванова грядущим потомкам было настолько длинным, что сам Боня ни разу не дочитал его до конца. Самое большее до слов «полетите к далеким мирам, однако», потом он обычно удовлетворялся полностью.
    Тем временем подвижная головка, проскользнув в щель между кирпичами, по вентиляции-канализации, буравя мелкие препятствия, продвигалась к складу продуктов. Вынырнув в холодильнике, она с ходу проткнула картон, тонкую пленку и глубоко внедрилась в податливый мерзлый брикет.
    «Пломбир, ядрена вошь!» – крякнул Боня и дал команду на отсос.
    Вспомнился папа Гельмут. «Альтернативное питание, сынок, – как-то сказал он, хлопнув Боню по плечу, – с ним не пропадешь!»
    – И точно, не пропаду, – удовлетворено урчал Боня втягивая первосортное мороженое, – и пошли вы все на… Сами виноваты!


    Последний раз редактировалось: Неформал (18th Июль 2012, 19:44), всего редактировалось 1 раз(а)
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   1st Июль 2012, 23:29

    Странные опыты

    Психолог Селезневич вел прием.
    – Лопухов Юрий Витальевич, – причитал он из анкеты, – очень приятно.
    – Взаимно.
    – Меня зовут Виктор Михайлович, я штатный психолог этого заведения. Будем считать, что мы познакомились.
    – Да.
    – Уж извините, но я тут нашел, что вы инвалид третьей группы, не работаете, живете на пенсию по инвалидности. Пенсия-то крохотная, а консультации у нас хоть и недорогие, но не бесплатные.
    – Что вы, что вы! Я прекрасно обо всем осведомлен. Не волнуйтесь.
    – Спонсоры?
    – Нет, нет. Просто веду очень экономный образ жизни.
    – Странно… Как вообще можно жить на такие копейки?.. – пробормотал про себя Селезневич, – Так что же вас к нам привело?
    – Ну, второй-то вопрос не самый простой…
    – Извините, я не думал, что сказал так громко. Это всего лишь, вольные мысли.
    – Раз думаете, значит хотите знать, и это вполне естественно. Как видите, жить можно. Больше всего денег трачу в секонд-хэнде на одежду. А в остальном – крыша над головой есть, сухо, зимой тепло. Все прочее – баловство и излишества. Хотя развлечься нужно иногда.
    – И вы пожертвовали куском хлеба, чтобы попасть ко мне на прием? Я, конечно, попробую вас развлечь, но не на голодный желудок! Позвольте вам хотя бы чаю с булкой предложить.
    – Я не ем хлеба. И чай не пью, спасибо. Предпочитаю животные белки.
    – Рыбу? Так вы рыбак! Понятно, понятно… Я тоже рыбалкой увлекаюсь, но для меня это не способ пропитания, а, как вы сказали, развлечение.
    Лопухов состроил недовольную гримасу.
    – Рыбалка – пустая трата времени. Рыбу я почти не ем. Насекомые – вот надежный источник пропитания и зимой, и летом, к тому же неиссякаемый!
    – Неужели? Позвольте, позвольте… Вы кушаете…
    – Да, я ем тараканов!
    – И это…бр-р-р…ваша проблема?
    – Никакая не проблема! Это полезно и вкусно. Да, вкусно! И не надо никаких специй. Я научился ценить их натуральный вкус. А что касается жестких ножек и надкрылий – всего-навсего подольше поварить. Но особенно хороши беременные самки. Их можно не обрабатывать термически. Сырые их яйца при раскусывании выстреливают таким ароматным соком! Только надо сначала отрывать им головы, а то они противно цепляют за язык.
    В Селезневиче профессиональный интерес медленно поборол тошноту. Когда от горла немного откатило, он вклинился в монолог Лопухова.
    – А крыс, там, мышей не пробовали?
    – Не люблю. Ловить не люблю. Но если попадаются, не отказываюсь. Только возни с ними много – свежевать, мыть. Столько времени уходит напрасно.
    Профессиональный интерес окончательно подавил рефлексы. Теперь Селезневич был готов ко всему. «А ведь, внешность вполне ординарная, – подумал он, – Правильно кто-то сказал: дьявол бродит меж нами в образе божьем».
    – У вас, наверное, есть занятие столь важное, что ради него вы жертвуете всем. Целеустремленность – очень хорошая черта. В наше время, когда кругом правят деньги, редко встретишь человека, увлеченного чем-то законным и полезным хотя бы себе самому. Не правда ли?
    – Совершенно с вами согласен!
    – Чему же вы себя посвятили?
    – Самосовершенствованию.
    – А в какой области вы совершенствуетесь?
    – Вы меня не совсем правильно поняли. Я совершенствую сам себя.
    – Действительно, я что-то не совсем понял, – пробормотал Селезнев, – может, для лучшего понимания вы расскажете о своих достижениях. Выглядите вы вполне достойно, но заметить что-либо выдающееся в вас… А что у вас с рукой?
    – А, это… Причина инвалидности. Трех пальцев не хватает. Мелочь. Но вы опять не о том. Вот, насчет достижений вы правильно заметили. Я ведь с ними к вам пришел, а не с проблемами. Проблемы решить можно, а с достижениями все гораздо сложнее! Я и расскажу, и покажу, а вы уж потом… Вот, хотя бы для начала, смотрите сюда.
    Лопухов расстегнул рубашку и обнажил грудь.
    – Мужская грудь, в меру волосатая.
    – Вот именно, волосы! Припомните-ка из биологии, как устроен волос. Не буду вас утомлять, намекну на главное: каждая волосинка имеет свою ма-а-аленькую мышцу. Когда эти мышцы сокращаются, волосы встают дыбом. Припоминаете? Ага. Вопрос следующий: мышцы можно тренировать? Можно! Причем любые – полосатые, гладкие, красные, белые… Об этом вам расскажут не только йоги, но и многие простые образованные люди. А теперь, раз-два!
    Волосы на груди Лопухова мгновенно встопорщились, и его грудь превратилась в огромного страшноватого ежа. Селезневич непроизвольно отшатнулся.
    – П-потрясающе, – произнес он, когда грудь приняла обычный вид, – а еще раз, чтоб получше рассмотреть.
    – Да сколько угодно, – Лопухов снова на секунду вздыбил волосы, – но не стоит зацикливаться на чем-то одном. Только напрасно потеряете время и перестанете прогрессировать.
    – Вы можете еще что-то показать?
    – Хм, что-то… А правда, чего бы еще показать для разминки?.. Вот одна несложная вещь! И тоже касается волос. Газетка у вас есть? Расстелите, если можно, передо мной.
    Заинтригованный Селезневич нашел несколько страниц вчерашних «Вестей» и разложил на краю стола.
    – Вам правильно положить или вверх ногами?
    – Без разницы. Если не читали, то уж сами потом, без меня. Не вникаю во все эти глупости.
    Лопухов наклонился над газетой, поднес руки к голове и движениями, которыми обычно стряхивают перхоть, снял оттуда всю имеющуюся растительность. Потом выпрямился и стоял уже абсолютно лысый.
    – Раз в полгода я так стригусь.
    Селезневич поглядел на его лысину, потом на шапку волос на вчерашней газете и осмелился заметить:
    – А бреетесь вы…
    – Тем же способом примерно раз в неделю. Самое интересное, что это вполне естественно! Животные линяют, человек тоже потихоньку линяет. Волос выпадает, потом вырастает снова. Что нормально для отдельного волоса, почему не может быть нормальным одновременно для всех волос? Путем тренировок можно, как видите, избежать затрат на стрижку и бритье. К тому же – вас никогда не брили тупой бритвой? Мерзкое ощущение, поверьте. Линька не в пример гигиеничнее и безопаснее.
    – Юрий Витальевич! Если это не фокус… Если верить своим глазам… Да вы просто… А-а, ха-ха-ха, конечно, конечно!
    Селезневич обрадовано подскочил в кресле и бросился перебирать «облинявшие» волосы, но они выглядели так, будто их аккуратно состригли машинкой.
    – Вы напрасно ищете там следы клея, – огорченно вздохнул Лопухов, – Надо было дать вам их подергать, но теперь поздно. Следующая демонстрация возможна лишь через несколько недель. Но если вас интересует только то, как я стригусь…
    – Нет, нет! – закричал Селезневич, – Мне все о вас крайне интересно! Но, согласитесь, это так необычно!
    – Что необычного в линьке и вздыбливании волос?
    – Честно говоря, ничего.
    – Вот именно. Ничего сверхъестественного, просто я могу так сделать, а вы не можете. А почему не можете? Потому что вместо совершенствования занимаетесь всякой ерундой, зарабатывая деньги, чтобы накупить всякой дребедени, съесть ее, половину отложить в жир, а остальное поутру выкинуть из организма.
    – Отчасти вы правы, Юрий Витальевич, но в целом говорите обидные вещи, – к Селезневичу частично вернулось самообладание, – Вот я, например, знаю, что делать со своими достижениями, и многие другие люди знают. Смысл жизни у всех одинаков – сегодня жить так, чтобы завтра жить лучше и иметь больше. Разница лишь в понимании того, как именно жить и что именно иметь.
    Лопухов опечаленно задумался. Возникла пауза, во время которой Селезневич попытался осмыслить им же сказанное, но не смог.
    Молчание нарушил санитар, заглянувший в кабинет.
    – Виктор Михайлович, вы сегодня принимать еще будете?
    – Не знаю… Ах, простите, нет! Сегодня нет. Время, уже поздно.
    – Ну, ладно, – санитар недоуменно пожал плечами и прикрыл за собой дверь.
    – Вы извините, – пробормотал Лопухов, – может, я время напрасно у вас отнимаю. Вообразил тут о себе. Вообще я скромный. Не люблю болтать, а с вами разоткровенничался. Пойду, пожалуй. Спасибо вам и …
    – Ни в коем случае! – спохватился Селезневич, – Теперь я вами заинтересован и даже готов вернуть вам деньги и даже приплатить своих. Я чувствую в вас уникальный потенциал. Очень прошу, останьтесь!
    – Деньги меня не интересуют, я уже говорил. Но из уважения… Впрочем, дело не только в уважении. Вы мне тоже интересны. Ведь вы не первый, с кем я говорю о своих достижениях. Реагируют по разному. Восторгаются, радуются, как дети, или наоборот все отрицают, ищут подвох. Но в итоге у всех полное отупение. Повосторгаются, поотрицают, ну и что? Прогресса-то нет! А в вас некая искра, стремление понять. Хотите, покажу еще кое-что?
    – Конечно!
    То, что проделывал Лопухов, не приснилось бы и в кошмарном сне. Он моргал так часто, что глаза его казались открытыми; говорил в диктофон какую-то белиберду, а когда прокручивали пленку задом наперед, получалось «здравствуйте, меня зовут Юрий Витальевич»; глотал шариковую ручку колпачком вперед и потом за колпачок извлекал из пищевода; понижал температуру своего тела до комнатной, объясняя, что ниже теоретически невозможно и делал еще много чего невероятного, но вполне объяснимого. От всего этого мозг Селезневича кипел и рвался на свободу из черепной коробки. Но окончательно доканал его последний опыт.
    – Я изобрел способ избегать вредного воздействия алкоголя, – заявил Лопухов уже глубоким вечером.
    – Каким же образом? Еще до всасывания разлагаете на углерод, водород и кислород?
    – Хм, интересная мысль, но утопия. Углерод и кислород в растворах не опасны. А водород трудно контролировать. Мало ли что. Мы ведь сами себе не враги, точно?
    – Точно!
    – Поэтому способ таков. В вашей аптечке найдется презерватив?
    – Для вас все найдется, – Селезневич порылся в ящике и подал упакованный кругляшок.
    Лопухов раскрыл упаковку, проверил наличие смазки и неожиданно сунул презерватив в рот.
    – Теперь давайте спирт. Только разбавьте до сорока, иначе растворится смазка.
    – А где же кондом?
    – В пищеводе, ждет свои сто грамм, – Лопухов опрокинул в глотку содержимое мензурки и сосредоточился.
    – Так, – сказал он через несколько секунд, – развернулся, наполнился и идет вниз.
    – Презерватив?
    – А кто же еще!
    – И что дальше?
    – А дальше он падает в желудок, и мы особыми движениями перекручиваем ему горловину, как воздушному шарику. Смотрите сюда.
    По животу Лопухова от правого бока прошла явственная волна и затихла в левом подреберье, потом такая же волна прошла от пупка к солнечному сплетению.
    – Ну вот. Теперь алкоголь надежно запечатан. Надеюсь, кондом прочный?
    – А куда он теперь пойдет?
    – Естественным путем.
    – А не развяжется?
    – Будем контролировать.
    – Долго?
    – Я думаю, до утра.
    Утром изможденный небритый Селезневич лично наблюдал, как наполненный водкой презерватив естественным путем вышел из организма Лопухова. Горловина его раскрутилась, и содержимое вылилось, ничуть не изменившись в объеме.
    – Вот видите, Виктор Михайлович, чего можно достичь упорными тренировками! Я бы мог поделиться кое-какими секретами, если вы, конечно захотите.
    – Хочу, – прохрипел Селезневич, – хочу тараканов! Жареных, вареных. Хочу супа из мокриц и соленых пауков!
    – Не-ет, Виктор Михайлович, о пауках лучше пока не думать. От них туман в голове. Но если вы и вправду решили совершенствоваться, открою вам одну истину.
    – Откройте же!
    – До меня это совсем недавно дошло: для обывателя, жирного тупого обывателя, мои достижения не имеют никакой практической ценности. Если я подсчитываю точное количество молекул воды в его кружке, он смеется, если за минуту выливаю из подмышки двести граммов пота, раздражается и не верит.
    – Плевать! Знаете почему? Потому что нас будет двое. И нам будет, что показать друг другу. А обыватели пусть себе обывают!
    – Тогда идем.
    – Идем, друг!
    И Селезневич пропал. Во всяком случае из обывателей никто и никогда его больше не видел.



    © Copyright: Алексей С Кузнецов, 2005
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   1st Июль 2012, 23:32

    Контроль на конечной


    Троллейбус подошел с опозданием минуты на четыре, но в час-пик этого хватило, чтобы число желающих уехать превысило обычную норму. Тревогин лез последним, перед ним всунулся в салон худой мужчина лет пятидесяти.
    – Что ж вы так лезете!?
    – Тоже уехать хочу, – сообщил Тревогин.
    – Вы же мне ребра сломаете!
    – Ничего с вашими ребрами не случиться.
    – Это ВАМ так кажется.
    Створки двери за спиной Тревогина наконец-то сомкнулись.
    – Ну вот, ничего с вашими ребрами не случилось.
    Мужчина промолчал. Зато засуетилась женщина слева, которую Тревогин не видел, ей, видимо, надо было выйти на следующей остановке. Пока она пробиралась к выходу, в общем фоне голосов и дорожного шума хорошо был слышен ее высокий голосок: «Вы выходите? Вы выходите?». Створки двери снова разомкнулись, шваркнув сочленениями, и тот же высокий голосок нервно затрепетал:
    – Да, выйдите же, выйдите же, наконец!
    Плечо Тревогина ощутило довольно резкие удары маленького кулачка. Оказывается, обращались к нему. Он не спеша слез с подножки и встал рядом, добродушно пропуская женщину и еще несколько рассерженных, но молчащих людей, снова зашел и устроился у свободного окна.
    Нервы, нервы... У Тревогина они были крепкие. Это даже придавало некоторую заторможенность его действиям и движениям, но с рефлексами у него все было в порядке. Просто нервы такие крепкие.
    Троллейбус шел к центру города на железнодорожный вокзал и постепенно освобождался от пассажиров. На предпоследней остановке внутри остались несколько человек. «Обратно тоже пойдет с опозданием и опять набьется битком», – подумал Тревогин, представив себе толпу, вывалившую из утренней электрички.
    Толпа действительно была внушительной и напряженной. Опоздавший троллейбус затормозил около диспетчерской и уже собирался, выпустив Тревогина и тех немногих, что ехали с ним, вобрать в себя эту многоликую волнующуюся массу, как вдруг к передней двери снаружи подскочила толстая тетка с красными корочками в правой руке, замахала ими перед лобовым стеклом, что-то закричала.
    – Опять этот контроль! Зайцы-то вышли давно, – тихо завозмущался мужчина, которому Тревогин чуть не сломал ребра, и отправил руку в карман на поиски билета.
    Между тем контролерша пристроилась в проеме самой узкой передней двери и, оставив небольшое пространство для прохода, пропускала сквозь него пассажиров, отбирая мелкие билетики и пристально изучая месячные проездные.
    Тревогин шел последним. Впереди него был молодой человек в темных очках, а перед молодым человеком пожилая женщина с большой сумкой.
    – А где оплата за багаж? – спросила контролерша, ткнув в сумку пальцем.
    – Какая оплата? Какой же это багаж? – заволновалась владелица сумки, – Сроду не платила за нее.
    – Теперь заплатите и за сейчас, и за все прошлые разы. Готовьте десятку, а мне остальных проверить надо.
    Но женщина сдаваться просто так не собиралась и попыталась возмутиться:
    – Где ж это записано, что моя сумка – багаж?!
    Контролерша показала красными корочками на застекленную деревянную рамку, под которой желтел лист бумаги, усыпанный маленькими голубыми буковками:
    – Здесь написано. Читайте, что написано: «ПРА-ВИ-ЛА!»
    Женщина видимо когда-то заглядывала в эти правила и поэтому снова возразила:
    – Про большие сумки там ничего не сказано. Про колющие и пачкающие предметы сказано, а про сумки нет. Даже лыжи можно бесплатно, а сумки нельзя?!
    – Вы меня правилам не учите! Сказано багаж, значит – багаж.
    Спор затягивался. Водитель тоскливо оглядывался то на контролера, то на растущую толпу ожидающих. Невдалеке из-за поворота показался следующий троллейбус. Молодой человек, однако, сумел протиснуться в щель между противоборствующими сторонами и, махнув из кармана какой-то сомнительной бумажкой, выскользнул наружу. Тревогин со своей комплекцией смог только слегка вклиниться туда же, но лишь обратил на себя внимание:
    – А вы подождите минуту! Видите, эта гражданка задерживает вас и вообще все движение. Если не заплатит десятку, будем штрафовать через суд, вы – свидетель, что она платить отказывается.
    Тревогину это совсем не понравилось, и он сказал контролерше, глядя в ей в глаза:
    – Вот мой билет, и я без поклажи. Считайте, что сумка у нас на двоих, и дайте нам, наконец, выйти.
    А по глазам Тревогин прочитал в ответ, что ничего такого не будет, и десятка, которая причиталась с нарушительницы, любой ценой будет получена, потому что она (конечно же!) присутствует у нее в кошельке и неважно зачем; и неважно, сколько там их еще осталось, на мороженое, на хлеб или на лекарства; и неважно, сколько проживет потом оштрафованная - лет или минут; и неважно, плохо ей будет потом или все равно; не важны даже эти злосчастные «ПРАВИЛА»; не важен Тревогин со своим заступничеством; ничего не важно, кроме десятки, ни-че-го.
    А женщина, поняв, что ей так просто не отвязаться, достала из кошелька десятирублевку, сунула в полураскрытые красные корочки и, с усилием выволочив сумку за дверь, заковыляла прочь, не оглядываясь.
    – Квитанцию! Квитанцию возьмите! – спохватилась контролерша и тут же, сообразив, что уже исполнила свой долг, спрятала в карман куртки и корочки, и десять рублей, и пачку квитанций.
    Переваливаясь в узком проеме двери, она вышла сама и вывела единственного оставшегося пассажира, троллейбус был наконец отпущен.
    – Обижаются. Платили бы правильно – не обижались бы. Такая работа, что не каждый спасибо скажет, – бурчала она, глядя в сторону.
    – Работа у ВАС такая, а остальные-то тут при чем? – ответил ей Тревогин и пошел по своим делам.
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   21st Июль 2012, 21:17

    Ещё рассказы:

    Алексей С Кузнецов *Торговля в эпоху перемен. Рассказы
    Космич * Маленькая вера. 6 миниатюр
    Музыкант Тебя ждут дома...
    Андрей Симонов Ночная Лепая
    Савелий Дарин Дипломатический вечер
    Дъявольская Сущность Ошибка ты, ошибка я...
    Иванов Андрей Владимирович В ожидании дня
    Аглая Андреевна что происходит на свете? а просто
    Bars Bogrov Я думаю о Тебе
    Corleone Бразильская история
    Ингиров М.А. Отражение
    Новый Конкурс Фантастики Тетя Надя умирает последней...
    Лелик Житие от опиума
    Джанки Re письмо
    Ана Та надо что-то менять...
    Лида Один день султана
    Надя Деладант Стеклянный дом
    Morskaya Антипьяное


    Счётчики читателей         












    .



    мой сотовый телефон для связи 8-906-517-18-59
    .
    --------------------------------------------------