forpoems - форум самодеятельных стихотворений

поэмы, поэмы муу

. ...................................





























































































.

Вход

Забыли пароль?

Галерея


 Голем [ Густав Майринк ] - Страница 2 Empty

мои песни


"Дождик самовитый", моя
"Пряники в межсезонье", моя
"В цеху, в цехах, в цехЕ", моя

"Осень", моя
(песни Админа)









...ВАША ТЕМА НИЖЕ!.....>>А вот форум-подвал автора..(ссылка)






                                

    Голем [ Густав Майринк ]

    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   27th Сентябрь 2015, 00:22

    Безвольно, равнодушно, как живой труп, шел я между рядами неосвещенных домов.
    Горсточка маленьких звезд поблескивала на узком темном небесном пути над кровлями.
    Умиротворенно неслись мои мысли обратно к собору, мой душевный покой стал еще блаженнее и глубже, как вдруг с резкой отчетливостью, точно прозвучав над самым ухом, донеслись до меня по морозному воздуху слова кукольного актера:
    «А где сердечко из коралла?
    Оно на ленточке висело И на заре сияло алой»…

    IX. Наваждение

    До глубокой ночи я беспокойно шагал по моей комнате и Напрягал мозг, все измышляя, как бы я мог оказать ей помощь.
    Порою я уже решался спуститься вниз к Шемайе Гиллелю, чтобы рассказать ему то, что я выслушал, и просить у него совета, но каждый раз я отказывался от этого решения.
    Он стоял передо мной столь великий духом, что мне казалось кощунством докучать ему повседневными вещами.
    Затем мгновениями нападало на меня жгучее сомнение, наяву ли я все это пережил. Все это случилось совсем недавно, а уже побледнело в памяти сравнительно с яркими переживаниями истекшего дня.
    Уже не приснилось ли мне все это?
    Я, переживший неслыханное, забывший свое прошлое, мог ли я хоть на секунду принять за действительность то, чему единственным свидетелем была моя память?
    Мой взгляд упал на свечу Гиллеля, все еще лежавшую на стуле.
    Слава Богу, хоть одно несомненно, я был в тесном соприкосновении с ним!
    Не побежать ли к нему без всяких размышлений, обнять его колени и, как человек человеку, пожаловаться ему на то, что невыразимое горе терзает мое сердце.
    Я уже коснулся дверной ручки, но снова отпустил ее. Я предвидел, что должно было произойти: Гиллель будет ласково проводить рукой по моим глазам и… нет, нет, только не это!.. Я не имел никакого права желать облегчения. «Она» надеялась на меня и на мою помощь, и если даже опасность, в которой она находится, кажется мне порою маленькой и ничтожной, «она» воспринимает ее, как огромную.
    Просить совета у Гиллеля можно и завтра. Я заставлял себя спокойно и трезво думать: теперь, ночью, тревожить его, – это неразумно. Так может поступать только сумасшедший.
    Я хотел было зажечь лампу, но отказался от этого, отраженный лунный свет падал с противоположных крыш в мою комнату, и становилось светлее, чем мне хотелось. Я опасался, что ночь протянется еще дольше, если я зажгу свет.
    Было столько безнадежности в сознании, что нужно зажечь лампу, чтобы только дождаться дня, являлось такое опасение, что это отодвинет утро в недостижимую даль.
    Как призрак, как воздушное кладбище, тянулись ряды кровель… это были точно надгробные плиты с полуистертыми надписями, нагроможденные над мрачными могилами, «обителями», насыщенными стонами людей.
    Долго стоял я и смотрел наверх, пока не стало мне страшно, отчего не пугает меня шум сдержанных шагов. А ведь он совсем отчетливо доносился до меня сквозь стены.
    Я насторожился: не было сомнений – там ходил кто‑то, по тихому скрипу пола было ясно, как пугливо ступает он подошвами.
    Я сразу пришел в себя. Я точно умалился физически, так сжалось все во мне от прислушивания. Я воспринимал только настоящий миг.
    Еще один пугливый, отрывистый скрип, и все умолкло. Мертвая тишина. Стерегущая жуткая тишина, предающая себя своим внутренним криком и превращающая минуту в бесконечность.
    Я стоял неподвижно, прижав ухо к стене, – меня мучила мысль, что по ту сторону стены кто‑то стоит так же, как я, и делает то же самое.
    Я продолжал прислушиваться.
    Ничего!
    Соседнее ателье казалось вымершим.
    Бесшумно, на цыпочках прокрался я к стулу возле постели, взял свечу Гиллеля и зажег ее.
    Затем я соображал: железная дверь снаружи, на площадке, ведущая в ателье Савиоли, открывается только с той стороны.
    Я схватил первый попавшийся крючковатый кусок проволочки, который лежал на столе под моими гравировальными резцами. Такие замки легко открываются, стоит только нажать на пружину.
    А что произойдет потом?
    Это мог быть только Аарон Вассертрум, – соображал я, – он тут, может быть, роется в ящиках, чтобы найти новые доказательства и новые улики.
    Что пользы, если я ворвусь туда?
    Я не раздумывал долго: действовать, не думать! Только бы освободиться от этого страшного ожидания утра.
    И я уже стоял перед железной дверью, нажимал на нее, осторожно вставил крючок в замок и слушал. Правильно: там, в ателье, осторожный шорох, как будто кто‑то выдвигает ящик.
    В следующее мгновенье замок отскочил.
    Я оглядел комнату и, хотя в ней было совершенно темно, а моя свечка едва мерцала, я увидел, как человек в длинном черном пальто в ужасе отскочил от письменного стола… Одну секунду он не знал, куда деваться, – сделал движение, будто хотел броситься на меня, потом сорвал с головы шляпу и быстро прикрыл ею лицо.
    «Что вам здесь нужно?» хотел я крикнуть, но тот предупредил меня.
    – Пернат! Это вы? Ради Бога! Тушите свечку. – Голос показался мне знакомым, но ни в коем случае не принадлежал старьевщику Вассертруму.
    Я машинально задул свечу.
    Слабый свет проникал в окно. В комнате было так же полутемно, как и в моей, и мне пришлось напрячь глаза, прежде чем я различил над пальто исхудавшее лицо студента Харусека.
    «Монах», вертелось у меня на языке, и я сразу уразумел вчерашнее мое видение, в соборе: Харусек! Вот человек, к которому мне следует обратиться! Я снова услышал слова, произнесенные им когда‑то, в дождливый день под воротами: «Аарон Вассертрум узнает, что можно отравленными, невидимыми иглами прокалывать стены. Как раз в тот день, когда он захочет погубить доктора Савиоли».
    Имею ли я в лице Харусека союзника? Знает ли он, что случилось? Его пребывание здесь в такое необычное время как бы указывало на это, но я боялся все же поставить вопрос прямо.
    Он поспешил к окну и взглянул через занавеску вниз, на улицу.
    Я догадался: он боялся, как бы Вассертрум не заметил моей свечи.
    – Вы думаете, вероятно, что я вор и роюсь ночью в чужой квартире, майстер Пернат, – начал он нетвердым голосом после долгого молчания, – но клянусь вам…
    Я тотчас прервал и успокоил его.
    И чтобы показать ему, что у меня не было никаких подозрений относительно него, что я скорее видел в нем союзника, я рассказал ему с некоторыми показавшимися мне необходимыми недомолвками, какое отношение я имею к ателье, и что я опасаюсь, как бы одна близкая мне дама не пала жертвой вымогательства со стороны старьевщика.
    По деликатности, с какою он выслушал меня, не прерывая вопросами, я заключил, что он все отлично знает, хотя, может быть, и не во всех деталях.
    – Так и есть, – задумчиво сказал он, когда я закончил.
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   27th Сентябрь 2015, 00:22

    – Значит, я не ошибался. Этот негодяй хочет погубить Савиоли, что ясно. Но очевидно, он еще не собрал достаточного количества материала. Иначе зачем бы он здесь шатался! Вчера как раз «случайно» я шел по Петушьей улице, – пояснил он, видя мое недоумевающее лицо, – и заметил, что Вассертрум, долго, как будто бесцельно, бродил внизу у ворот, а потом, думая, что его никто не видит, быстро прошмыгнул в дом. Я пошел за ним и сделал вид, что иду к вам, постучал в вашу дверь. Тут я застал его врасплох, он возился с ключом у железной двери. Разумеется, как только я подошел, он тотчас же отскочил от нее и тоже постучался к вам. Вас, впрочем, по‑видимому, не было дома, потому что никто не открыл дверь.
    Осторожно расспрашивая потом в еврейском квартале, я узнал, что некто, кто по описаниям мог быть только Савиоли, имел здесь тайную квартиру. Так как доктор Савиоли тяжело болен, я привел все остальное в связь.
    – Видите, это все я нашел здесь в ящиках, чтоб, во всяком случае, предупредить Вассертрума, – заключил Харусек, указывая на пачку бумаг на письменном столе, – это все, что я мог найти здесь. Надо думать, что больше бумаг здесь нет. Во всяком случае, я обыскал все ящики и шкафы, насколько это можно было сделать в темноте.
    Пока он говорил, я обводил глазами комнату и непроизвольно остановил взгляд на подъемной двери, находившейся в полу. Я смутно помнил, что Цвак как‑то однажды рассказывал мне о тайном ходе снизу в ателье.
    Это была четырехугольная доска с кольцом вместо ручки.
    – Куда спрятать письма? – продолжал Харусек. – Вы, господин Пернат, и я – мы единственные во всем гетто, которых Вассертрум считает безвредными для себя; почему именно меня – это имеет свои особенные основания. (Я видел, как его лицо исказилось дикой ненавистью, когда он с яростью пробормотал последние слова). А вот вас он считает… – слово «сумасшедший» он как бы прикрыл искусственным кашлем. Но я угадал, что он хотел сказать. Меня это не задело – сознание, что я должен помочь «ей», наполнило меня таким счастьем, что всякая обидчивость исчезла.
    Мы сошлись на том, чтобы спрятать письма у меня, и перешли в мою комнату.
    Харусек давно ушел, но я все еще не мог решиться лечь в постель. Мне мешало странное чувство внутреннего недовольства, которое грызло меня. Я чувствовал, что я еще должен что‑то сделать, – но что? что?
    Набросать для студента план того, что должно дальше произойти?
    Этого было мало. Харусек уж проследит за старьевщиком, в этом никаких сомнений не было. Я ужасался, когда думал о ненависти, которою дышали его слова. Что ему собственно сделал Вассертрум?
    Странное внутреннее беспокойство росло во мне и едва не повергло меня в отчаяние. Что‑то невидимое, потустороннее звало меня, но я не понимал, что именно.
    Я казался себе дрессированным жеребцом. Его дергают за уздцы, а он не знает, что он должен проделать, не понимает воли своего господина.
    Сойти к Шемайе Гиллелю?
    Все во мне протестовало.
    Видение монаха, на плечах которого показалась голова Харусека, было как бы ответом на мою немую мольбу о совете, было как бы предупреждением не пренебрегать смутными чувствами: тайные силы вырастали во мне уже давно, это было несомненно; я слишком ясно это сознавал, чтобы даже пытаться отвергнуть это.
    Чувствовать буквы и читать их не только глазами, создать истолкователя немого языка человеческих инстинктов – вот ключ к тому, чтобы ясным языком говорить с самим собою.
    «Они имеют глаза и не видят, они имеют уши и не слышат», – вспомнился мне библейский текст как подтверждение этому.
    «Ключ! ключ! ключ!» – механически повторяли мои губы в то время, как разум мой комбинировал эти странные идеи.
    «Ключ, ключ?..» – мой взгляд упал на кривую проволоку в моей руке, посредством которой я только что открывал дверь, и острое любопытство охватило меня – узнать, куда ведет четырехугольная подъемная дверь из ателье.
    Не долго думая, я вернулся в ателье Савиоли. Потянул ручку подъемной двери, и с трудом мне удалось, наконец, поднять доску.
    Сначала – только темнота.
    Затем я увидел узкие круглые ступеньки, сбегающие вниз в глубокую тьму.
    Я стал спускаться.
    Долго нащупывал я рукой стены, но им не было конца: углубления, влажные от гнили и от сырости, повороты, углы, изгибы, ходы вперед, направо и налево, обломки старых деревянных дверей, перекрестки, и затем снова ступени, ступени, ступени вверх и вниз.
    Повсюду спертый, удушливый запах плесени и земли.
    И все еще ни луча света.
    Ах, если бы я захватил с собой свечку Гиллеля!
    Наконец, ровная, гладкая дорога.
    По хрусту под ногами, я понял, что ступаю по сухому песку.
    Это мог быть только один из тех бесчисленных ходов, которые как будто без цели и смысла ведут подземным путем к реке.
    Я не удивлялся: половина города уже с незапамятных времен стоит на таких подземных ходах, жители Праги издавна имели достаточно оснований бояться дневного света.
    Несмотря на то, что я шел уже целую вечность, по отсутствию малейшего шума над головой я понимал, что все еще нахожусь в пределах еврейского квартала, который на ночь как бы вымирает. Оживленные улицы или площади надо мной дали бы знать о себе отдаленным шумом экипажей.
    На мгновение меня охватил страх: что, если я не выберусь отсюда?
    Попаду в яму, расшибусь, сломаю ногу и не смогу идти дальше?!
    Что будет тогда с ее письмами в моей комнате? Они неизбежно попадут в руки Вассертрума.
    Мысль о Шемайе Гиллеле, с которым я смутно связывая представление о защитнике и руководителе, незаметно успокоила меня. Из предосторожности все же я пошел медленнее, нащупывая путь и держа руку над головой, чтобы нечаянно не стукнуться, если бы свод стал ниже.
    Время от времени, потом все чаще и чаще я доставал рукой до верха, и, наконец, свод спустился так низко, что я должен был продолжать путь согнувшись.
    Вдруг мои руки очутились в пустом пространстве.
    Я остановился и огляделся.
    Мне показалось, что с потолка проникает скудный, едва ощутимый, луч света.
    Может быть, здесь кончался спуск в какой‑нибудь погреб?
    Я выпрямился и обеими руками стал ощупывать над головой четырехугольное отверстие, выложенное по краям кирпичом.
    Постепенно мне удалось различить смутные очертания горизонтального креста. Я изловчился, ухватился за его концы, подтянулся и взлез наверх.
    Я стоял теперь на кресте и соображал.
    Очевидно, если меня не обманывает осязание, здесь оканчиваются обломки железной винтовой лестницы.
    Долго, неимоверно долго, нащупывал я, пока не нашел вторую ступеньку и не взлез на нее.
    Всего было восемь ступеней.
    Одна выше другой на человеческий рост.
    Странно: лестница упиралась вверху в какую‑то горизонтальную настилку, через переплет которой проходил свет, замеченный мною уже внизу.
    Я нагнулся, как можно ниже, чтобы издали яснее различить направление линий, и, к моему изумлению, увидел, что они образовывали шестиугольник, какой обыкновенно встречается в синагогах.
    Что бы это могло быть?
    Вдруг я сообразил: это была подъемная дверь, которая по краям пропускала свет. Деревянная подъемная дверь в виде звезды!
    Я уперся плечом в доску, поднял ее и тут же очутился в комнате, залитой ярким лунным светом.
    Комната была небольшая, совершенно пустая, если не считать кучи хлама в углу, – единственное окно было загорожено частой решеткой.
    Как старательно ни обыскивал я все стены, ни двери, ни какого‑нибудь другого входа, кроме того, которым я только что воспользовался, я отыскать не мог.
    Решетка окна была усеяна так тесно прутьями, что я не мог просунуть голову. Однако, вот что я увидел: комната находилась приблизительно на высоте третьего этажа, потому что дома напротив были двухэтажные и стояли ниже.
    Один край улицы внизу был доступен взору, но из‑за ослепительного лунного света, бившего прямо в глаза, он казался совершенно темным, и я не мог разглядеть деталей.
    Во всяком случае, эта улица принадлежала к еврейскому кварталу: окна были или заложены кирпичом, или обозначены только карнизами, а лишь в гетто дома так странно обращены друг к другу спиной!
    Тщетно пытался я сообразить, что это было за странное здание, в котором я очутился.
    Может быть, это заброшенная боковая башенка греческой церкви? Или эта комната находилась в Староновой синагоге?
    Но окружавшее не соответствовало этому.
    Снова осмотрелся я – в комнате ничего, что могло бы дать мне хоть малейший намек на объяснение. Голые стены и потолок, с давно отвалившейся штукатуркой, ни дырочки от гвоздя, ни гвоздя, который бы указывал на то, что когда‑то здесь жили люди.
    Пол был покрыт толстым слоем пыли, как будто десятилетия уже никто не появлялся здесь.
    Мне было противно разбираться в куче хлама. Она лежала в глубокой темноте, и я не мог различить, из чего она состояла.
    С виду казалось, что это – тряпье, связанное в узел.
    Или, может быть, несколько старых, черных чемоданов?
    Я ткнул ногой, и мне удалось таким образом вытянуть часть хлама к полосе лунного света. Длинная темная лента медленно развертывалась на полу.
    Светящаяся точка глаза?..
    Admin

    Работа/Хоббистихи ру, вк, вконтакте

    Сообщение   27th Сентябрь 2015, 00:27



    Счётчики читателей         












    .



    мой сотовый телефон для связи 8-906-517-18-59
    .
    --------------------------------------------------